«Я вернулся туда, где прошла большая часть жизни»

30 мая 2019

Эксклюзивное интервью с генеральным менеджером волейбольной сборной России Сергеем Тетюхиным

Завоевав к сорока двум годам несколько десятков трофеев, герой лондонской Олимпиады завершил карьеру игрока и теперь — уже в роли генерального менеджера сборной России — говорит: «На площадку меня не тянет. Я наигрался на долгие годы вперед. Правда, наблюдать волейбол со стороны куда сложнее, чем изнутри». 

— Два года назад вы вышли на площадку со средним сыном — еще и в матче с «Зенитом», чемпионом страны. Ваши ощущения?

— Я очень переживал за то, как Паша будет себя чувствовать. Боялся, что он испугается. Но у него не было даже доли испуга. Показал характер, который должен быть у спортсмена.  

— Год назад он перенес травму. 

— Ему сделали две операции на колене, но после этого он провел сезон в «Белогорье» — сейчас все нормально. 

— Старший сын тоже в волейболе?

— В прошлом году участвовал в пляжном волейболе, а сейчас активно учится на спортивного менеджера. 

— Как спортивным менеджером стали вы?

— Завершив год назад карьеру, размышлял о будущем, но не мог определиться. В роли тренера я пока себя не вижу, хотя меня звали на эту должность в «Белогорье» — да, это определенный заработок, но без рвения к тренерской профессии заниматься ей нечестно. После этого мне предложили стать генеральным менеджером сборной — и я доволен этой работой: я снова в команде, снова с ребятами, вернулся туда, где провел большую часть жизни. Добавились организационные моменты, но в них ничего сложного нет. Моя функция — чтобы волейболистам было комфортно и, выходя на площадку, они не думали ни о чем, кроме игры. 

— Как поддерживали форму после завершения карьеры?

— Надо было чем-то активно заниматься, и на короткое время я увлекся страйкболом (военно-тактическая игра или пейнтбол без краски) — это полезно и многофункционально. В зависимости от сценария и количества участников одна игра может длиться от часа до двух.  

Другая моя страсть — хоккей. Закончив играть в волейбол, я поставил себе цель —  научиться кататься на коньках. Раньше я на них вообще не вставал, так что учеба продлилась месяца три-четыре. А после этого я заиграл в хоккей, тренируясь по четыре-пять раз в неделю. Начинал в защите, но играть там на порядок сложнее, так что стал левым нападающим. 

— Детская мечта?

— Да, в Узбекистане, где я вырос, такого вида спорта не было, но по телевизору-то я его видел и он мне очень нравился. Всю жизнь хотелось попробовать, но во время волейбольной карьеры выходить на лед с клюшкой запрещалось — слишком травмоопасно. В этом плане год назад я стал свободнее. Освоил не только хоккей, но и горные лыжи — к счастью, обошлось без повреждений: в матчах относимся друг к другу с уважением, так что столкновения редки. 

— Как ваши родители оказались в Фергане?

— Дед по маминой линии — крымский татарин. Из Крыма его отправили в Куйбышев, где он познакомился с моей бабушкой — после этого они перебрались в Фергану. В пединституте этого города мои родители и познакомились — отец приехал поступать туда из Ташкентской области. В Фергане мы жили до тех пор, пока я не окончил школу. Потом отправился в Белгород, а через пару лет вслед за мной последовали родители: в Фергане поменялась ситуация, оттуда пришлось уехать.

— Их выдавливали?

— Не прессовали, но в 1989 году там в корне все поменялось. Начался массовый отток русских. Перестали функционировать заводы, которые на русских и держались. Их места занимали люди, жившие раньше далеко от Ферганы, в кишлаках. Внутри города сразу изменилась культура, просматривался межнациональный негатив. Спортивного будущего мы там не видели. Рассмотрев три варианта (также Санкт-Петербург и Ростов-на-Дону), отец выбрал Белгород. 

— Самое светлое детское воспоминание? 

— Я очень рад, что вырос в Узбекистане: в плане воспитания детям там прививают очень важные вещи — уважение к старшим, помощь нуждающимся. Этого мне немножко не хватало после переезда в Белгород. Кстати, мы до сих пор на все семейные праздники готовим узбекский плов — за это отвечают папа с братом, я же знаком с процессом приготовления только теоретически. 

— На родину вы после переезда не возвращались?

— Лет пять назад родители снова были в Фергане — говорят, это уже не тот город, что в моем детстве, но я все равно хочу туда съездить (может, осенью удастся). Там могила деда. Там близкие друзья отца, один из них сделал в Фергане музей Тетюхина: время от времени я передаю ему экспонаты.

— Вы говорили, что не склоняли сыновей к волейболу. Как поступали ваши родители?

— Аналогично. Вид спорта или творчества ребенок должен выбирать сам, а родители — лишь немного помогать. Есть много примеров, когда дети превращаются в бизнес-проекты родителей и из них насильно лепят великих спортсменов. У меня такого не было. Просто вокруг было много волейбола, и я выбрал его. При этом, когда не хватало трех тренировок в неделю, я втихаря — когда родители уходили на работу — бегал в футбольную секцию. 

— Какой переезд дался труднее: из Ферганы в Белгород или из России в Италию?

— В Белгород. В Парму я ехал взрослым человеком — как наемный рабочий, а из Ферганы уезжал подростком в неизвестность, не представляя, что ждет меня и мою семью. Когда в шестнадцать лет оказываешься в новом городе без родителей, да еще и в общежитии, появляется море соблазнов — хочется попробовать все, а это не всегда нужно. В такие моменты нужен человек, который направит голову в нужное русло. Тренер Геннадий Яковлевич Шипулин заменял мне тогда отца. Теперь считаю Белгород родным городом. 

— Чем он прекрасен?

— Красивый, уютный, чистый, волейбольный — с «Белогорьем» мы первыми среди российских команд выиграли Лигу чемпионов (в Италии у итальянской команды!) и клубный чемпионат мира, всегда были первопроходцами. Я отыграл четыре года в замечательной Казани, мне предлагали там остаться, но меня тянуло в Белгород — надеюсь, буду жить там до конца своих дней. 

— Там же познакомились с будущей женой?

— Да. Поступив в Белгородский пединститут, я играл в волейбол за физфак против физмата, на котором училась моя будущая супруга Наталья. Она очень эмоционально болела за своих, и тогда я впервые ее заметил. А познакомились мы только через год. 

— Среди ваших белгородских друзей вы выделяли Андрея Кожемякина. Его сила воли поражает?

— Андрей вышел из тяжелейшей ситуации и стал примером для многих людей. Замечательный человек. У него прекрасная семья. Мы вместе учились в институте, он занимался легкой атлетикой, бегал, потом получил тяжелую травму, но не сдался и стал одним из лидеров паралимпийской сборной по пулевой стрельбе. Кстати, поздравляю его с тем, что недавно он завоевал путевку на чемпионат мира, где будет разыгрываться паралимпийская лицензия. Кроме спортивной карьеры, Андрей активно борется за права инвалидов и чистоту окружающей среды. 

— Почему двадцать лет назад вы сменили Белгород на Парму?

— В чемпионате России было всего несколько команд достойного уровня, и во многих матчах мы побеждали без особых усилий. Решили, что игрокам сборной лучше получить опыт сильнейшего европейского чемпионата. В Италии и правда каждый матч был непредсказуемым, а присутствие соотечественников облегчало адаптацию — мы вместе и обедали, и ужинали, и даже Новый год встречали вместе. Бывший волейболист ЦСКА Юрий Сапега, переехав в Италию и став агентом, откликался на наши просьбы о помощи двадцать четыре часа в сутки — он вообще внес новую жизнь в российский волейбол. К сожалению, в сорок лет Юрий Николаевич скоропостижно умер от сердечного приступа. 

— Чем запомнился президент «Пармы» Джорджо Варакка?

— Очень добросердечный человек. Приходя на тренировки, брал за руку моего сына и вел в магазинчик покупать сладости. Когда я попал в аварию, Джорджо здорово меня поддержал: мог отправить домой, но устроил в свою восстановительную клинику, куда когда-то приезжали советские космонавты и знаменитые футболисты, например Руд Гуллит. Именно благодаря Джорджо я быстро восстановился и вернулся в волейбол. 

— Могли не вернуться?

— О спорте сначала и речи не шло — на ноги бы встать. Был сильно поврежден тазобедренный сустав. Локоть — раздроблен, его собирали по косточкам с помощью железок (он до сих пор до конца не разгибается). Сначала я передвигался на коляске, потом на костылях. Через несколько месяцев выяснилось, что пальцы на левой ноге неправильно срослись — пришлось заново их ломать, вставлять спицы. Джорджо сделал все, чтобы я буквально встал на ноги. Авария произошла после первого матча сезона, а уже в конце чемпионата я вернулся на площадку. 

— День аварии стал стрессовым для всей вашей семьи. 

— Да. Супруга была в Белгороде, рожала нашего второго сына, а старший сын попал в больницу с обезвоживанием. В его кровь попала инфекция: если бы затянули на несколько суток, последствия были бы необратимыми. Все были в критическом состоянии, но, слава богу, мы это пережили. 

— Самое неприятное поражение в вашей карьере?

— Финал сиднейской Олимпиады. Мы обязаны были выигрывать, но заведомо поверили, что превзойдем сербов. Когда надо было выходить и биться — дали заднюю, особенно когда увидели характер и напор соперника. И полуфинал, и финал сербы провели на высочайшем уровне. Причиной нашего неправильного настроя стало то, что мы легко обыграли сербов в группе. В финале самоуверенность сыграла с нами злую шутку. Нас тогда просто переехали. Было очень обидно остановиться в шаге от золота. 

— Другого участника сиднейской Олимпиады, Валерия Горюшева, вы называли одним из своих любимых партнеров по команде. Чем он восхищал?

— Это суперталантливый волейболист — по физическим данным и технике. Очень координированный, пластичный, высоко прыгал. Прекрасно играл в «Динамо», в Италии, Японии. Мне со стороны казалось, что ему легко давались его успехи. Он летал как пушинка и делал это артистично. К несчастью, пять лет назад умер от рака легких. 

— Какая из шести ваших Олимпиад самая необычная по атмосфере?

— Конечно, первая, в Атланте, когда я ходил повсюду с открытым ртом. Для меня, двадцатилетнего начинающего волейболиста, было очень важно оказаться в олимпийской деревне, питаться в той же огромной столовой, что и великие спортсмены, ездить с ними на тех же автобусах — ощущение, что я наравне с людьми, которых раньше только по телевизору видел, было очень сильным и необычным. 

— За год до Атланты вы победили на молодежном чемпионате мира в Малайзии. Подготовка к нему незабываема?

— Да уж. В Малайзии очень большая влажность, и перед вылетом туда нас в качестве эксперимента надолго сажали в сауну — три-четыре захода с короткими паузами минут по десять. Раз мы выиграли, это помогло, ха-ха. После возвращения из Малайзии меня положили в инфекционную больницу, но мне там наскучило. Я вылез в окно и поехал домой. 

— Что почувствовали, узнав о нарушении сердечного ритма за несколько месяцев до вашей пятой Олимпиады?

— Это был удар. Понимал, что могу не поехать на свои последние — как я тогда думал, —  Игры. Я даже не представлял, что такое вообще возможно. Первый звонок раздался перед Кубком мира в Японии. Мы прошли обследование и, не дождавшись его результатов, улетели играть. В середине турнира нашему доктору позвонили: «У Тетюхина — недопуск». Кубок мира я все же доиграл, но перед Олимпиадой услышал: «Не можем допустить вас из-за таких проблем с сердцем. Давайте будем кардинально что-то решать». 

— Что решили?

— Было два варианта. Первый: ложиться в стационар и принимать пилюльки. Или делать операцию, но сроки восстановления такие, что я бы точно не попал на Олимпиаду. Решили, что полежу в больнице. Пропил таблетки. Потом меня отпустили при условии, что я буду соблюдать полнейший покой. То есть обходиться без всяких физических нагрузок — и через месяц приехать на контрольное обследование. 

Не знаю, правильно это было или нет, но я втихаря поехал на сборы в Анапу и стал потихонечку тренироваться. Просто понимал: если пролежу месяц на диване — даже при допуске на Олимпиаду не успею набрать к ней форму. Когда на контрольном обследовании мне разрешили ехать в Лондон, я был очень счастлив. 

— Но начинался турнир тревожно… 

— У каждого из двенадцати игроков были проблемы со здоровьем. Одни получили травмы, другие не набрали форму — в итоге все нервничали и турнир начали неудачно. Определяющим стал матч с американцами. Проигрывали 0:2, но вытянули матч, появились вера в успех, эмоциональный подъем. 

— Самый волнительный матч на пути к финалу?

— Полуфинал с Болгарией. Победили с огромным трудом, потому что в конце матча сил оставалось очень мало. Почувствовав это, наш тренер Владимир Алекно на послематчевом собрании (куда мы пришли довольные и успокоенные выходом в финал) не поздравил нас, а дал всем крепких люлей. Это важный момент — всем требовалась психологическая встряска. Владимир Романович вовремя понял, что, если мы продолжим так играть и в финале — золота нам не видать.   

— Что вы делали в день лондонского финала?

— Завтракал, разминался, обедал, потом оставалось два-три часа на отдых и самое трудное в это время — отключиться хотя бы на полчаса. Это не всегда получается: только ложусь и начинаю заводиться на игру. Но в тот день на душе было спокойно, удалось немного вздремнуть. А вечером я стал олимпийским чемпионом.

— Помните психологическую встряску Алекно после проигранных партий?

— Романыч видел, что две партии мы просто стояли, вернее, мы-то пытались переиграть, перепрыгать бразильцев, но ничего не получалось. Вот тренер и призывал нас действовать спокойно, ровно, взвешенно. Ту эмоциональную тираду нашего тренера даже Владимир Владимирович отметил. На награждении он сказал Романычу: «Возможно, буду перенимать ваши методы для общения с министрами».

— С какими ощущениями пересматривали матч через два года?

— После второй партии думал, что мы не вытянем, ха-ха. В 2012-м казалось, что четвертую партию мы выиграли легко, но по телекартинке это выглядело куда сложнее.  

— После Лондона вы завершили карьеру в сборной. Как вышло, что поехали на Олимпиаду-2016?

— Я считал свою цель достигнутой и не планировал выступать в Рио. Именно желание выиграть олимпийское золото мотивировало меня на протяжении всей карьеры. Если б я добыл его в Сиднее-2000, может, и не доиграл бы до сорока двух. После Лондона-2012 я просто получал наслаждение от игры, при этом у меня не пропал интерес к результатам. 
Спустя несколько лет Алекно снова позвали спасать Россию. Мы тогда отдыхали в Испании. Иду на пляж — смотрю, Владимир Романович стоит и жестом подзывает меня к себе. В тот момент я понял, о чем будет разговор. 

— Долго уговаривал вернуться в сборную?

— Я просто не мог ему отказать. Он великий тренер и мой друг. 

— Захотелось снова пережить то, что было в Лондоне?

— Конечно, только ради этого я и согласился. Олимпийское золото — как наркотик (в хорошем смысле слова). Захотелось повторить. К сожалению, в Рио-де-Жанейро ограничились полуфиналом, но это же спорт: поражения для того и созданы, чтобы не сломаться после них. Тогда в следующий раз ты победишь. 

— Чемпионат мира-2022 пройдет в России. Ваши эмоции?

— Это очень круто! Последний раз мы получали такой турнир еще при Советском Союзе, в 1962 году. Сейчас в городах будут появляться новые дворцы спорта, и поднимется популярность и массовость волейбола. Будет большой праздник.