«Когда друзья спрашивают про жизнь в России, а я отвечаю: «Нормально», они удивляются»

15 декабря 2016

Защитник московского «Динамо» Мэт Робинсон уже третий сезон играет в России. За это время он дал достаточно много интервью, в которых говорил о том, что командная статистика для него всегда будет важнее личной, делился своими эмоциями, связанными с вызовом в сборную Канады, восхищался хоккейным долголетием Сандиса Озолиньша… Но в то же время ни разу обстоятельно не рассказал о себе, о том, что он собой представляет за пределами площадки. VTBRussia.ru захотелось восполнить этот пробел.

— Вы родились в Калгари. Ваша семья до сих пор там живет?

— Да, все верно. И родители, и мой брат с женой и детьми по-прежнему живут в Калгари. Кроме того, у меня там есть еще и несколько кузенов.

— Из родного Калгари вы отправились учиться на Аляску. Знаете, кстати, что она когда-то была территорией России?

— Да, я слышал об этом. Аляска была продана Америке. Кто-то мне говорил, что это был обмен на земли вашего Дальнего Востока, на Хабаровск. Впрочем, я не слишком глубоко интересовался этой темой, поэтому не уверен, что это правда.

— Нет, это не совсем так. Но вместе с большим количеством островов Аляска отошла Соединенным Штатам за довольно смешную сумму, по четыре доллара за квадратный километр. Одно только здание Окружного суда в Нью-Йорке стоило в то время дороже. Однако на Аляске жить нелегко, достаточно вспомнить известный фильм «Бессонница» с Аль Пачино, полярная ночь порождает депрессии.

— В три часа дня уже наступает кромешная тьма. Но что касается депрессий, то это не ко мне вопрос! У нас в колледже была отличная команда, для меня это был замечательный хоккейный опыт, хотелось тренироваться, играть как можно лучше, в такой ситуации тебе как-то не до депрессий. 

— Но вот теперь вы в России, и, согласитесь, это всегда интересно — сравнивать. Сравнивать сам хоккей, отношения в команде, атмосферу вокруг хоккея… Между Россией и Северной Америкой как будто с каждым годом все меньше различий, вот и наша лига называется похоже — КХЛ. И все-таки что у нас принципиально иначе?

— Например, мои отношения с партнерами по «Динамо» — они очень отличаются от тех, что были у меня, когда я играл дома. Что ни говори, а языковой барьер играет огромную роль, и это трудно не признать, это нельзя игнорировать. Поэтому у меня нет близких друзей здесь, к сожалению. О ком-то из моих партнеров я думаю, что у нас очень много общего и мы смогли бы стать очень большими друзьями… если бы говорили на одном языке! А так это невозможно. Как общаться, если вы не можете толком друг другу себя выразить? Я учу русский, занимаюсь с преподавателем, но…

— Трудно?

— Да, трудно. Однако я все равно стараюсь, не бросаю занятий. Это, кстати, мой первый иностранный язык, который я взялся учить!

— Ну и как? Почему не получается?

— Произношение дается непросто. Я несколько раз пытался что-то сказать в раздевалке по-русски, но бросил это дело.

— Почему?

— Надо мной все начали смеяться! Видимо, и правда, как-то смешно получалось. На самом деле я каждый день учу какие-то новые слова и верю, что когда-нибудь заговорю по-настоящему. 

— Ну слово «хоккей» вы можете сказать?

— Хоккей. (Довольно чисто, хотя и с заметным акцентом повторяет Мэт.) Хоккеист. Нормально! (Смеется.) 

— Может быть, вам стоит попрактиковаться, просто гуляя по Москве. Или вы не часто выходите в город?

— Почему же, регулярно выхожу. Я снимаю квартиру в центре Москвы, рядом с Пушкинской площадью, и мы с удовольствием гуляем с женой и дочкой, ходим на Красную площадь, на ВДНХ, в рестораны. На ВДНХ большой каток, чуть ли не самый большой в Европе, мы с супругой хотим как-нибудь сходить покататься. Возможно, получится этой зимой. Как правило, люди, с которыми я общаюсь во время наших «выходов», например официанты в кафе, могут принять заказ по-английски, никаких проблем не возникает, все как везде, как и в других странах. Просто я сам по-русски говорить пока еще не готов…

— Я имею в виду, что хорошо бы вас насильно окунуть в языковую среду, не оставив выбора, примерно так же, как в старину учили плавать. Заставить пожить на базе в Новогорске несколько месяцев…

— Спасибо, это не для меня! Я не представляю, как это — «жить на базе». Я вижу, что в России эти советские традиции кое-где еще сохранились, но, честное слово, я не могу себе представить, чтобы я оказался вот так, без семьи, «вдали от цивилизации» так надолго. Мне, как семейному человеку, это категорически не подходит, в моем понимании это не просто «олд скул», а «вери олд скул». (Смеется.)

— А в игре бывает такое, что пресловутый языковой барьер дает о себе знать и мешает?

— В игре все проще, мы все-таки все профи с большим стажем. По одной лишь интонации или по жестам я уже давно научился угадывать, что партнеры хотят мне сказать. Во время матча в этом плане все очень легко, там особенно никто и не разговаривает друг с другом, там слова не нужны. А на тренировках случаи недопонимания, конечно, бывали, но у нас есть тренеры, знающие английский, есть игроки, которые им владеют, и всегда можно подойти уточнить, переспросить, попросить перевести то, что тебе непонятно…

— То есть единственное отличие — это другой язык? Все остальные различия уже стерлись?

— Не совсем так. В Канаде игрокам дается больше личной свободы. В том плане, что тебе совсем необязательно выполнять на тренировке то, что говорит тренер от и до. Ты можешь сказать, что хочешь поработать по своему усмотрению, сделать какие-то упражнения отдельно от команды, которые, как ты считаешь, нужны персонально тебе. Наверное, это самое большое отличие.

— А как вам больше нравится? По-своему это неплохо, когда за тебя думает тренер.

— (Улыбается.) Для меня на самом деле нет проблем выполнять то, что требует тренер, но если вы хотите узнать, что по душе мне и как мне больше нравится, то в глубине души я, конечно, за импровизацию. 

— В «Динамо» дисциплина даже в середине предложения пишется с большой буквы «Д». Во время матча вам позволено импровизировать?

— О да, и это очень хорошо! Никто не заставляет меня играть стандартно, строго держаться в каких-то заданных рамках.

— Недавно вас вызвали в сборную Канады, и это стало для вас огромным событием.

— Да, вся моя семья, в том числе и мои родители, прилетели на Кубок Германии посмотреть, как я играю за сборную. Я пережил фантастические эмоции, я с детства мечтал надеть свитер сборной Канады, представлять свою страну. И вот, ближе к тридцати годам, мечта наконец сбылась.

— Жаль, что так поздно? И вы же, наверное, понимаете, что при наличии огромного количества высококлассных игроков тренеры сборной вряд ли полетят через океан, чтобы понаблюдать за вами в КХЛ, как бы хорошо вы здесь ни играли? 

— Да, я все понимаю. Такова жизнь. Мне тридцать лет, мои шансы сыграть на Олимпиаде или чемпионате мира стремятся к зеро. Впрочем, это не мешает мне надеяться, что меня когда-нибудь снова вызовут в сборную, а пока… просто порадоваться тому, что это уже однажды случилось!

— Что в такой ситуации становится вашей самой сильной мотивацией?

— Моя семья. На льду я представляю свою семью, свою фамилию на игровой майке. Поэтому я должен играть так, чтобы ни им, ни мне самому не было бы за эту игру стыдно. Самый мой жестокий критик, кстати, я сам. Так, как я сам себя порой критикую, меня больше никто не критикует! Да и сам хоккей не позволяет расслабляться, оказывая на тебя очень сильное давление.

— Давление со стороны болельщиков?

— Нет, это давление самого хоккея, его законов. Если ты не будешь соответствовать, если покажешь себя слабым, то окажешься за бортом в прямом и переносном смысле. 

— Кто в наибольшей степени, как вы считаете, повлиял на вашу игру? 

— Меня всегда восхищал Скотт Нидермайер (экс-капитан «Анахайм Майти Дакс», один из лучших защитников в истории НХЛ. — Примеч. ред.). Его преданность команде, владение коньком и прежде всего способность читать игру — это что-то невероятное!

— По-видимому, «способность читать игру» вы вообще ставите превыше всего, поскольку отмечали это в первую очередь и в Сандисе Озолиньше, с которым вы оказались вместе в рижском «Динамо». Кто из них читал игру лучше?

— Сложно сравнивать, они оба великие игроки, но предпочтение в этом плане я бы отдал все же Нидермайеру.

— Ваша супруга бывает на матчах «Динамо»?

— Обязательно. На каждой игре.

— На каждой?

— Да. Пока ни одной не пропустила. Как и моя дочь.

— Сколько лет вашей дочери?

— Десять месяцев.

— Ух ты! Так это, возможно, самая юная болельщица «Динамо»!

— Я точно не выяснял, но… вполне возможно!

— У нас не принято ходить на хоккей с такими маленькими.

— Да, я это уже заметил, а мы в Канаде привыкли к тому, что наши дети на хоккее — с пеленок. И я не вижу повода для своей семьи отступать от этих традиций, даже если мы живем не на родине. Кстати, моей жене очень нравится в России, и она совершенно не смущается, приходя на хоккейные матчи с нашей малышкой. Для нас это нормально. Единственное, нас не совсем понимают наши канадские друзья.

— Почему?

— Когда они звонят и спрашивают, как жизнь в Москве и вообще в России, а я отвечаю: «Нормально», они удивляются… И по-моему, не очень-то мне верят. Для многих людей в Канаде, как это ни забавно, Россия все еще кажется дикой страной, в которой по улицам ходят медведи!

— И вашим родителям?

— Родителям — нет, они побывали у меня в гостях, мы хорошо погуляли по Москве, покатались на теплоходе по Москве-реке, они были в восторге. А тем, кто здесь не был, это трудно объяснить…