В рамках Чеховского фестиваля при поддержке ВТБ в Москву прибыл персидский кукольный театр «Аран» со спектаклем «Руми». Постановка рассказывает о легендарном богослове и поэте-суфии 13 века и его учениках. Мы поговорили с режиссером спектакля и основателем театра Бехрузом Гарибпуром.
— Спектакль посвящен жизни Джалаледдина Руми, суфийского поэта-мистика 13 века, в том числе основателя ордена крутящихся дервишей в Турции. Расскажите, пожалуйста, о вашем герое.
Руми — во всех смыслах исключительный персонаж, очень революционный. Его отец был учителем фикха (мусульманская доктрина о правилах поведения), то есть он был старейшиной улемов, ученых-богословов. Руми же пошел против традиционалистской и ортодоксальной религии, искал личный, уникальный путь через любовь, через сердце. Даже его ученики в определенный момент восстали против него и объявили безбожником за революционный подход к восприятию Бога.
Его любовь к Богу была искренней и не опиралась на законы и ограничения шариата. В «Поэме о скрытом смысле» он приводит историю пастуха, который говорит с Богом, но он неграмотный человек, не знает арабского (на котором написан Коран), он разговаривает как умеет. И он говорит с Богом как со своим возлюбленным, как будто со своей любимой женщиной. Он говорит: «Миленький мой, я обую твои ножки в черевички, я подоткну тебе одеялко». Это слышит пророк Муса (Моисей) и начинает его укорять, говорит: «Что это за богохульство, ты неправильно молишься». И потом возникает в поэме либо голос Бога, либо появляется ангел и начинает укорять уже Мусу: Этот человек со всей искренностью, как умеет, общается с Богом на языке любви, и ты не имеешь права его укорять, потому что Бог понимает только сердце.
Вселенная Руми вмещает в себя всю природу человека, всю историю мироздания, философию, будущее, прошлое и настоящее. В своих произведениях он отвечает на все вопросы, которые могут возникнуть у человека. В «Поэме о скрытом смысле» он простым языком, доступным для любого, даже малограмотного человека, объясняет глубокие вещи, которые касаются каждого.
Сам Руми не планировал делать сборник стихов, но его ученики убедили его. Они ходили за Руми, записывали за ним стихи и молитвы. По преданию, первые бейты (двустишия) «Поэмы о скрытом смысле» записаны перышком, которое случайно застряло в чалме Руми.
— Почему из всех жанров вы выбрали именно оперу?
Я всегда знал, что если буду ставить спектакль про Руми, то постараюсь передать уникальную музыкальность его стихов. В какой-то момент я понял, что единственный формат, способный воссоздать жизнь Руми на сцене, — это опера, где текст неотделим от музыки.
Я остановился на оперном формате, поскольку персидская классическая поэзия имеет четкую математическую структуру и очень важен ее фонетический аспект. Нужно очень правильно произносить стихи, соблюдать метр. И, как Масуд Фарзад говорит в своей книге «Метр персидской поэзии», эта поэзия непереводима на другой язык, потому что нервная система другого языка не может воспринять подобную структуру.
До меня были попытки привести поэзию Руми в театр, но они терпели неудачу, потому что стихи старались передать прозой. А Руми должен существовать на сцене именно в своей оригинальной, подлинной, поэтической сути. И мне хотелось, чтобы стихи, молитвы и песнопения объединились в одно целое. А еще — чтобы это был симбиоз чисто персидского искусства, персидского стихотворения и персидской музыки.
— А почему куклы?
Я работал не только в кукольном театре — например, недавно мне предложили поставить Руми в кино. И я сразу сказал, что это почти невозможно, потому что любой профессиональный актер несет на себе отпечаток прошлых ролей и будет навязывать свою личность моему герою.
Вторая сложность — что Руми очень одухотворенный, романтичный персонаж на сцене, и при этом он протестующий борец, он очень злится из-за того, что происходит вокруг. А его учитель, Шамс, вообще личность легендарная, есть поверье, что он умел исчезать. У него даже прозвище было Шамс-паранде, или Шамс-летающий, или Шамс-птица. Мне хотелось, чтобы он по-настоящему взлетал во время экстатической молитвы, например. Как это сделать? Подвешивать актеров на невидимые веревки? Это все выглядит нелепо, на мой взгляд. Конечно, куклы для таких вещей лучше подходят, чем люди. Они развязывают мне руки, снимают ограничения человеческого тела, и я могу делать все, что хочу.
— Как вы придумываете спектакль и создаете кукол?
Сначала — исследовательская работа, она может длиться несколько лет. Я всегда долго работаю над подготовительным материалом. Потом я создаю непосредственно сценарий: решаю, что и как будет происходить на сцене. Третьим пунктом я делаю сценарий музыкальным. И в финале выбираю певца.
Обычно на этапе музыки я иду к кукольным мастерам, и мы выбираем образ, всё проговариваем. Очень важна реалистичность, максимальная гибкость кукол. Движения должны быть похожи на человеческие, поэтому у кукл сотни сочленений. Очень важно, чтобы куклы как живые реагировали даже на мельчайшие движения кукловодов. Ростом куклы 80 сантиметров, в них порядка 200 деталей. Есть специальная лаборатория, где мы проверяем, чтобы у кукол двигались все суставы. Судя по всему, нам многое удается, потому что иногда люди даже не сразу понимают, что перед ними куклы.
Параллельно я выбираю певцов и музыку. Важно, чтобы слава певцов не затмевала происходящее на сцене. Например, у меня в спектакле поет Хомаюн Шаджарьян. Он суперзвезда, но поет за сценой, чтобы не отвлекать внимание людей. Таким образом, на подготовку уходит два года, и еще где-то год на написание музыки.
— Какая музыка у вас превалирует в спектакле? Европейская или иранская? И почему?
Я люблю западную оперную музыку. Но она совсем не подходит для выражения персидской поэзии. Обычно я критически смотрю на попытки иранских композиторов подражать западным коллегам. Всегда выходит нечто второсортное. И попытки воспроизвести это на сцене кажутся немного смешными.
Поэтому необходимо работать в рамках персидской вокальной традиции. У нас градация идет не по тембрам голоса, а по настроению, которое выражает певец (система дастгях). Есть грустные дастгяхи, выражающие печаль, грусть, тоску, или полные радости, веселья, даже смелости, отваги.
В общем, чтобы исполнять персидскую классическую поэзию, следует обращаться к иранским вокальным традициям. Только они могут в полной мере передать ее прелесть. Если бы в спектакле использовалась только европейская традиция, иранский зритель не верил бы в то, что происходит. Но западную симфоническую музыку мы тем не менее тоже используем.
— Расскажите, как 21 год назад вы создавали свой кукольный театр «Аран»?
Когда я приступил к созданию кукольного театра, национально-оперной труппы, как я ее еще называю, в Иране слово «опера» вышло из обихода давным-давно. При династии Пехлеви западная культура имела большое влияние на иранскую, были художники, композиторы, музыканты, которые опирались, в частности, и на европейскую традицию. Но после Исламской революции 1979 года опера, как пришедший с Запада вид искусства, был упразднен. А я принялся его потихоньку возрождать.
Я очень хотел вывести кукольный театр из того «балаганного» состояния, в котором он находился на тот момент. Традиционный кукольный театр был создан исключительно для развлечения, а я понимал, что он имеет куда больший потенциал, в том числе трагический. Приведу пример.
Это была моя первая постановка: трагическая история Рустама и Сохраба из поэмы «Шахнаме» (по легенде, два героя, отец и сын, не видели друг друга ни разу после рождения последнего и встретились только на поле боя. Отец убивает сына и в ужасе узнает перстень, по которому должен был опознать его. Понимая, какое чудовищное и непоправимое злодеяние совершил, Рустам горюет). В моей кукольной постановке чувства выражал даже легендарный конь Рахш. Как бы я смог сделать что-то подобное в обыкновенном театре?
Есть и еще один аргумент. У Омара Хайяма есть более двух десятков стихов, посвященных кукольному театру. Как правило, это такие экзистенциальные строки про бога-кукловода, у которого мы все марионетки. Он поиграет с нами, поиграет, представление подойдет к концу, и, как куклы, мы все упадем в темный сундук, где нас запрет кукловод. То есть за много веков до Шекспира восточный поэт мало того, что сравнил жизнь с театром, так еще и говорил именно о куклах. Вдохновившись этими стихами Хайяма, я и придумал свой театр.
— Как принимают ваши спектакли в Иране?
«Руми» идет в Иране уже 15 лет. Если бы не поддержка зрителей, многие из которых ходят на спектакль десятки раз, наш театр уже перестал бы существовать. Вы смотрели легендарный спектакль Ежи Гротовского «Стойкий принц»? Там, собственно, основной персонаж подвергается многочисленным пыткам, истязаниям. Я не знал языка, но точно прочувствовал, что этот принц — это я. Несмотря на град ударов, продолжаю делать любимое дело.
— Какие у вас ожидания от нашей российской публики? Будут ли сложности в восприятии спектакля у зрителя?
Я надеюсь, что мои многолетние усилия будут оценены и на Чеховском фестивале в Москве. Для меня большая честь и радость принимать в нем участие. Я буду очень благодарен, если зритель сможет воспринять спектакль и получит удовольствие от представления.
В нашей работе есть нюансы, которые связаны с этнографическими особенностями. Кто такой учитель фикха, почему Руми был в опале и так далее. Но, например, я, когда смотрел спектакль Гротовского на польском языке, не понимал слов, но полностью воспринимал все чувства, которые передавал актер. Я видел, что он и душу, и сердце свое положил на плаху, и я видел, как он отдается, и на меня произвело впечатление именно это его чувство.
И, значит, если мы все, наши куклы и кукловоды, будем работать на полную, то зритель сможет воспринять все эмоции, чувства и переживания, несмотря на различие культур. Мы верим в это и надеемся на успех.
Фотографии предоставлены пресс-службой Международный театральный фестиваль им. А.П. Чехова