В сетях «Ивана Грозного»

Прямо на задворках здания Государственной думы стоит довольно-таки экстравагантный особнячок. Крылечки, пристройки, двери и окна в разных местах, гигантская труба вытяжки, словно у химической фабрики, и над всем этим очень художественная крыша, по форме напоминающая лодку. Здесь с довоенных времен располагаются декорационные мастерские Большого театра. Под килем гигантской перевернутой лодки, то есть прямо под крышей 30-х годов, устроен узкий капитанский мостик. Там, на десятиметровой высоте, принимаются самые ответственные решения. Сюда все лето и начало осени вместе с художниками поднимался Григ, чтобы решить: идет – не идет.

Григ и Сулико

Григом старейшие работники мастерских называют Юрия Николаевича Григоровича. И хотя прозвище это произносится, естественно, не в присутствии Григоровича, а только за глаза, право называть так маэстро есть далеко не у всех. А только у тех, кто давно работает с Григом и прошел с ним огни и воды, кто помнит те времена, когда здесь создавались знаменитые балеты Григоровича. Когда работа была практически круглосуточной, в мастерских ткали, шили, красили и даже варили «драгоценные камни» для костюмов. Когда в цехах рвал и метал главный соавтор Грига – художник Симон Багратович Вирсаладзе, по-театральному Сулико.

Сейчас в цехах восстанавливают балет Юрия Григоровича «Иван Грозный». Григорович един во многих лицах, он везде и всюду: в репетиционных залах и в цехах. В театре он в роли хореографа, в мастерских – в роли главного художника по восстановлению. Конечно, рядом с Юрием Николаевичем заведующие цехами, участками, мастера, художники, швеи – все те, кто прошел школу Сулико Вирсаладзе. Симон Багратович Вирсаладзе умер в 1989 году. Его балет восстанавливают без него. И последнее слово остается за Григоровичем.

– Всем лично руководит Григорович, – объясняет художник по восстановлению Михаил Николаевич Сапожников. – Иногда он нас с Натальей Борисовной Павловой, другим художником по восстановлению, спрашивает: «Миша! Наташа! Помните? Так было? Потом делает вывод: нет, не так!» Мы смиряемся и делаем все, как велит Юрий Николаевич.

– Вот так, сюда на мостик мы с Юрием Николаевичем поднимаемся и смотрим, что получается, – рассказывает начальник участка по изготовлению мягких декораций Татьяна Александровна Забалуева.

Черный пол, расчерченный сеткой мелких квадратов, туго натянутая ткань и маленькие фигурки мастеров – все делается вручную, с максимальным вниманием к каждому лоскутку ткани, к каждому мазку краски. То, что видят перед собой мастерицы и художники, не идет ни в какое сравнение с тем, что должны видеть зрители в зале. Представить можно, посмотрев сверху. Вот она, в чистом виде магия искусства.

Все мягкие декорации к «Ивану Грозному» были заново написаны здесь этой осенью молодыми художниками под руководством старших товарищей по цеху, тех, кто писал их впервые в 1975 году под руководством Симона Багратовича.

Тонкая работа

– Изначально задумывалась реставрация, небольшой ремонт, – рассказывает Татьяна Александровна. – Спектакль шел до 1990 года на сцене Большого театра, потом его отдали в аренду Кремлевскому балету. Но когда мы развернули задники, апсиды, – оказалось, что мало что сохранилось. Спектакль катали и в хвост и в гриву, а материалы, из которых изготовлены декорации, легкие, тонкие, полупрозрачные. В этом гений Вирсаладзе: он использовал сетки и гардины, создавал легкие, воздушные аппликации, которые потом расписывал красками. Такие декорации невероятно удобны для балета – освобождается пространство для танца, перестановка декорации осуществляется моментально: одна сетка перекрывает другую, – и вот уже меняется картина, и главное, все сцены спектакля созданы в едином художественном стиле, чего до Вирсаладзе не мог добиться ни один балетный художник. Но из-за этой тонкости, подвижности материала декорации долго не живут. Сетки рвутся при развеске на сцене, рвутся при переносе с одной театральной сцены на другую. В общем, мы развернули и ахнули: лохмотья. Стали думать, что можно сохранить, подклеить, что придется переписать. И тут выяснилось, что размеры сцены не совпадают. Декорации подрезанные, уменьшенные. А на новой отреставрированной сцене совсем другой размах. Высота кулисы «Город» теперь 18 метров, 320 квадратных метров. В общем, все пришлось переписать. Переделали и апсиды, на сцене новое освещение, по-другому висят софиты, изменились расстояния.

– Мы работали так: разворачивали старую гардину, смотрели, а потом писали по новой, – объясняет художник-декоратор Евгений Скобелев.

– На первый взгляд у Вирсаладзе все устроено очень просто: гардина, сверху накатанная, то есть прокрашенная художником сетка, клей, латекс, золотая или серебряная фольга. В общем, аппликация. А вот когда принялись восстанавливать, сразу почувствовали: за кажущейся простотой свои секреты, требующие особых навыков у исполнителей. В общем, поняли, почему после Вирсаладзе никто из театральных художников в его технике больше не работал. Слишком это тонкий, авторский метод.

– Мы переписали три главные заставки, вокруг которых строится все оформление балета, – рассказывает Татьяна Александровна Забалуева. – Собрали макет. Задник состоит из трех полотен. Симон Багратович использовал свои любимые цвета: черный, красный, золото и серебро – в стиле русской иконописи. По счастью, сохранились все три эскиза триптиха. Два в музее Большого театра, а свой самый любимый Григорович принес из дома. Когда-то Вирсаладзе подарил ему эскиз. Все новые работы Григорович принимал в мастерских лично сам. С высоты капитанского мостика.

Да будет свет

Благодаря правильной подсветке тончайшие «сеточки» получают объем, форму, цвет, преображаясь в каждой сцене. Вирсаладзе руководил и светом, сам создавал световые партитуры своих спектаклей.

– Он знал все софиты по номерам и кричал осветителям: «Сорок шестой куда светит?!» – вспоминает Наталья Борисовна Павлова, художник по восстановлению.

Свет для новой постановки ставили четыре дня. В темном зале исторической сцены вывешены новые декорации, режиссер за световым пультом, рядом в креслах художники-восстановители Наталья Борисовна Павлова и Михаил Николаевич Сапожников. Для Григоровича – Миша и Наташа. Пока художник по свету выставляет синий, художники беседуют:

– Миша! Дуги в апсидах торчат! Их надо гасить. Если не получается, надо задувать.

– Да, Наташа, поддуть их надо.

– Может, выше поднять?

– Да они насмерть стоят.

И вдруг среди профессионального разговора восторженно-нежное:

– Посмотри на этот плафон. Кусочек Бакста и кусочек Шагала!

И опять о своем:

– Колонны золотые, а не сияют. Блеск дает, луч идет. Сверкания нет!

– Ну вот, началось, играют между собой.

– Интерференция, диффузия.

Световики объявляют перекур, и мы вместе с художниками по узенькому мостку, перекинутому над оркестровой ямой (это, естественно, временно, для удобства художников) перебираемся на сцену.

– Идите, идите, подбадривают меня художники, пока Григорович не видит.

И вот вокруг золотые колонны из сетки. На ощупь сетка жесткая, вероятно, из-за краски и золотой фольги, ячейка широкая – кажется, можно просунуть палец. Впрочем, засунуть палец в колонну я не решаюсь – как-то неловко, зато подбегаю к трону Ивана Грозного, который стоит на возвышении. Он светится золотисто-медовым светом, весь узорчатый, резной.

– Говорят, настоящий, с царских времен, – подкалывает меня Михаил Николаевич Сапожников. – По крайней мере известно, что до 2002 года участвовал в спектакле Кремлевского балета.

А самая старая часть спектакля – колокольная звонница, сохранившаяся в хранилище Большого театра. Когда стали колокола реставрировать, выяснилось, что изнутри они оклеены газетами за 1974 год.

Ну вот, кажется, и все. Сегодня вечером художники утвердят свет, распишут работу всех софитов. Потом – генеральная. И через два дня за ней – премьера. Говорят, на каждом своем спектакле в первой кулисе на раскладном стульчике сидел Сулико Багратович Вирсаладзе.