22 май 2012
Новый портрет Родена
Борис Эйфман: «Быть хореографом – все равно, что быть сапером. Без права на ошибку!»
Новый спектакль Бориса Эйфмана «Роден», который 24 и 25 мая покажут в Москве в Большом театре, критика назвала веселой трагедией о любви. Эта постановка, как и все остальные работы балетмейстера, не только о двух сердцах. Эйфман с любопытством естествоиспытателя размышляет над вопросами мироздания на примере жизни обычных, хоть и гениальных людей: скульптора Огюста Родена и его возлюбленной Камиллы Клодель.
– Борис Яковлевич, почему именно история Родена и Камиллы Клодель попала в фокус вашего внимания?
– Найти идею «Родена» было очень легко. Роден везде. Он действительно один из величайших скульпторов, гений художественного мира. Его жизнь, в том числе творческая, была неразрывно связана такой незаурядной личностью как Камилла Клодель. И в результате их любви и ненависти друг к другу, в результате их страсти, родились шедевры мирового искусства. Их судьба насыщена очень интересными событиями – это ли не повод для сочинения балета?
Вопрос в другом: как из целой череды идей выбрать одну? Очень трудно ответить на этот вопрос однозначно, потому что решение всегда иррационально. Оно чаще всего приходит спонтанно. Идеи, как правило, находятся внутри меня, лежат в каком-то внутреннем портфеле, живут своей жизнью. Но в какое-то мгновение одна из них вдруг становится темой данного периода жизни. Почему – непонятно. Не могу объяснить, откуда возникает вдруг эта необходимость прожить год своей жизни с Роденом, Чайковским, «Анной Карениной».
Думаю, что с возрастом художник все более и более приближается к самому себе. Все, что он делает, обретает все более субъективный характер. Возникает все больше и больше желания исповедаться… Приходится искать близкие своему состоянию темы. Роден и Камилла Клодель – как раз тот яркий пример, когда, работая над материалом о великих художниках, я мог размышлять о своей собственной жизни сквозь призму личного отношения к их истории. Наверное, в этой якобы иррациональности на самом деле много неслучайного, даже закономерного.– Сложно вам было материал «сложить»?
«Я ведь всегда сам сочиняю музыкальную партитуру к своим спектаклям. Музыка не моя, а конструкция, драматургия – моя. Если говорить о «Родене» – нужно было переслушать океан французской музыки конца XIX начала XX века.»
– Самым мучительным перед новым спектаклем было и остается – решиться. Эти сомнения – надо не надо, ставить – не ставить – иногда годами меня мучают. И как только решаешься, за этим следует череда новых проблем. Первая – поиск музыки. Я ведь всегда сам сочиняю музыкальную партитуру к своим спектаклям. Музыка не моя, а конструкция, драматургия – моя. Если говорить о «Родене» – нужно было переслушать океан французской музыки конца XIX начала XX века.
Процесс подготовки к спектаклю обычно очень долгий. А процесс сочинения – немного более предсказуемый. Не в том смысле, что знаешь, что будет. А в том, что ты начинаешь заниматься непосредственно своей профессией, которой владеешь. Сочинением танца.
– К слову о музыке. Вы используете в «Родене» произведения трех композиторов: Равеля, Сен-Санса и Массне… Первые два широко известны, а вот Массне – совсем не «массовый», скажем так, композитор…
Процесс подготовки к спектаклю обычно очень долгий. А процесс сочинения – немного более предсказуемый. Не в том смысле, что знаешь, что будет. А в том, что ты начинаешь заниматься непосредственно своей профессией, которой владеешь. Сочинением танца.
– К слову о музыке. Вы используете в «Родене» произведения трех композиторов: Равеля, Сен-Санса и Массне… Первые два широко известны, а вот Массне – совсем не «массовый», скажем так, композитор…
«Меня чаще обвиняют в том, что я использую популярную музыку. На это я всегда отвечаю: «Просто я использую хорошую музыку».»
– Тут всем не угодишь. Меня чаще обвиняют в том, что я использую популярную музыку. На это я всегда отвечаю: «Просто я использую хорошую музыку». Хорошую музыку часто исполняют, и именно поэтому она становится популярной. А плохую музыку никто не исполняет, и она уходит постепенно, не востребованная ни музыкантами, ни публикой.
– Главную роль в спектакле «Роден» исполняет молодой солист вашего театра Олег Габышев. Как вы оцениваете его работу? Ведь с момента его дебюта в «Чайке» прошло не так много времени, и вот он уже танцует ведущие партии.
«Да, конечно, это не тот Роден, которого знают французы. Не тот маленький толстенький мужчина.»
– В «Чайке» в роли Кости Треплева он проявил себя очень ярко, хоть и был тогда во втором составе. Но эта роль «легла» на него, на его темперамент, фактуру. То же произошло и с партией Онегина в одноименном балете. С «Роденом» у него все сложнее. Первое – возраст. Конечно, он слишком молод… И потом Роден – фигура интравертная. А Габышев – он всегда наэлектризован, всегда на сильных эмоциях. Но я вижу, какую мощную работу он проделал с момента премьеры до сегодняшнего дня. Он глубоко проникся этой ролью. Да, конечно, это не тот Роден, которого знают французы. Не тот маленький толстенький мужчина: Олег на него совершенно не похож. Но в нем горит художник, и это их с Роденом объединяет.
– Как проходит подготовительный период в вашем театре, погружение в материал?
– Как проходит подготовительный период в вашем театре, погружение в материал?
– У моих артистов как такового подготовительного периода нет: они живут сегодняшним днем и нашим текущим репертуаром. Это у меня большой подготовительный период. Я исписываю тома тетрадей. В этом смысле я очень необычный хореограф: во всем хочу дойти до самой сути. Много пишу, размышляю, философствую на тему будущего спектакля. Выстраиваю концепцию каждого образа, спектакля в целом. Пытаюсь докопаться до каких-то вещей, даже не свойственных балету, но открывающихся мне как концептуалисту. Я вообще не танцмейстер по своей природе. Я не сочинитель танцев. Через тело, через движение, через жест, эмоцию я стараюсь выразить эмоцию духа. Через физику – жизнь души. Этот процесс очень необычный. Кем-то он принимается, кем-то нет: это не похоже на балет. Сегодня принято считать, что балет – это бессюжетное, абстрактное танцевальное действо. А я считаю, что балет – познание мира через движение. Движение, жест – это память накопленных и отфильтрованных человеческих ценностей. Движение – это достояние цивилизации, форма общения. Изначально люди общались не словом, а посредством жеста. Наш театр старается сохранять эти ценности. Во всем мире известен русский драматический психологический театр. Мы в своем театре стремимся к такой же психологически достоверной форме, но выраженной другим языком.
– В своих предпремьерных интервью вы говорили, что «Роден» – это спектакль о том, какую цену должен заплатить художник за свою гениальность. Какую цену вам, Борису Эйфману, приходится платить за свой талант?
– В своих предпремьерных интервью вы говорили, что «Роден» – это спектакль о том, какую цену должен заплатить художник за свою гениальность. Какую цену вам, Борису Эйфману, приходится платить за свой талант?
«Каждый новый спектакль – как сдача ЕГЭ.»
– Жизнь хореографа вообще сама по себе непростая. Вся она – комплекс колоссальных затрат: физических, интеллектуальных, эмоциональных. В моем случае это еще и постоянное нахождение в зоне риска. Каждый новый спектакль – как сдача ЕГЭ. При том, что ты уже вроде сделал много чего хорошего, у тебя уже есть репутация… Но стоит оступиться – и тебя тут же растопчут. Особенно в нашей стране поразительно беспощадно умеют уничтожать своих. Приходится работать как саперу – без права на ошибку. Потому что ошибка обернется не моей личной потерей, а потерей театра, моих артистов. Мы можем потерять репутацию, востребованность в мире… И это, конечно, большой риск и стресс. Поэтому приходится перед каждым спектаклем колоссально концентрироваться. Ты должен творить так, чтобы следующий балет был лучше предыдущего. Как будто делаешь это в последний раз. Шестая симфония Чайковского. Она у него была последней, зато какой! Вот такая непростая жизнь обособляет хореографа от всего остального вокруг. Это жизнь и одновременно не жизнь. Моему театру 35 лет… Огромный срок. Жалею ли я о том, что все сложилось именно так? Нет, не жалею. Но это определенно добровольно избранная каторга.
– Зато вы всегда в тонусе.
– Зато вы всегда в тонусе.
– Ну, что значит в тонусе? Пообщайтесь с кем-нибудь из олигархов! Они тоже в тонусе. Правда, я уже давно не живу какими-то материальными интересами. Не потому, что я такой бессребреник. Просто жизнь так складывается: я все не могу дойти до того, чтобы вкусить эти прелести, так называемой нормальной жизни. Мне все время что-то мешает. Думаешь: «Ну, сейчас этот балет доделаю, и уж заживу…». И так тянется 35 лет. Волей-неволей приходит понимание, что так и будет… И поэтому живешь уже другими ценностями, другой жизнью. Я уже привык к такому существованию, и даже нахожу в нем своеобразное удовольствие.
– Недавно в Петербурге, наконец, начали расчищать место для вашего будущего театра, который появится на свет благодаря банку ВТБ…
– Банк ВТБ поддерживает творческую деятельность театра. Нынешняя премьера – балет «Роден» – была также осуществлена при финансовой помощи Банка. Мы приобрели современную аппаратуру, которая позволила создать принципиально новую световую партитуру этого спектакля. Но, конечно, ничто не может сравниться со строительством Дворца танца в Санкт-Петербурге – проекта, который будет реализоваться банком ВТБ. И за это подвижничество всем тем, кто реализует этот стратегический проект, будут благодарны миллионы любителей искусства.
– Банк ВТБ поддерживает творческую деятельность театра. Нынешняя премьера – балет «Роден» – была также осуществлена при финансовой помощи Банка. Мы приобрели современную аппаратуру, которая позволила создать принципиально новую световую партитуру этого спектакля. Но, конечно, ничто не может сравниться со строительством Дворца танца в Санкт-Петербурге – проекта, который будет реализоваться банком ВТБ. И за это подвижничество всем тем, кто реализует этот стратегический проект, будут благодарны миллионы любителей искусства.
Поделиться
Расскажите друзьям и поделитесь статьёй!
