«Почти на всех японских писателей повлияли писатели русские». Интервью с режиссером Мотои Миурой

В рамках III Международного Тихоокеанского театрального фестиваля, который проходит с 20 сентября по 6 октября во Владивостоке при поддержке ВТБ, будет показан спектакль «Друзья». Японский режиссер Мотои Миура поставил его по одноименной пьесе Кобо Абэ в Театре Наций. Накануне фестиваля мы поговорили с Мотои Миурой о том, как на московской сцене создавался спектакль по произведению классика японского авангарда, почему эта пьеса звучит современно и как в одной постановке могут соединиться Восток и Запад.

Он начал свою деятельность в 1960-х годах, когда в Японии шло восстановление после разрухи, принесенной войной. Восстановление не только зданий, но и литературного творчества тоже. И Абэ Кобо сыграл значительную роль в этом восстановлении. В России очень известны произведения «Женщина в песках» и «Человек-ящик». Здесь люди уже наслышаны об этом авторе, читали его произведения, но он не очень известен как драматург, и поэтому хотелось представить его и с этой стороны.

И «Друзья», и «Паразиты» — про семью, которая с улыбками на лице все разрушает. И в обоих произведениях присутствует юмор, в этом плане они очень похожи. Но в «Паразитах» основная тема — это капитализм. А в случае с Кобо речь идет все-таки про 60-е годы, о капитализме тут говорить еще рано. Здесь семья — как секта, в какой-то степени присутствует даже некоторая религиозность.

Почти на всех японских писателей повлияли писатели русские. Психологические портреты, свойственные русской классике, присутствуют и у Кобо Абэ. Он был врачом, и ему было интересно, как психологически и физически устроен человек.

Это огромная тема для дискуссии, очень тяжело говорить об этом коротко. Есть разные течения метода Станиславского. В спектакле психологизм, безусловно, присутствует, но я пытался сильно его не затрагивать, держать дистанцию.

Когда я ставил этот спектакль, хотелось выразить, что для всего, что происходит на сцене, нет причины — например для тех убийств, которые происходят. Мы не понимаем, кто эти люди, нам не видно их лиц. Мы не понимаем, что они чувствуют, это никак не показано. Мы не можем считать эмоции. Очень часто абсурд Абэ Кобо сравнивают с абсурдом Кафки.

Мне кажется, они хотели сохранить свой стиль, но при этом очень уважительно и с интересом отнеслись к новому. Благодаря этому у нас получилась хорошая совместная работа.

Можно сказать, что такая нейтральность, которую вы видите в постановке, — моя отличительная черта. Здесь хотелось бы сказать о нашем художнике Ольге Шаишмелашвили, которая работала над костюмами и декорациями, — она очень талантливая. И совместная работа с ней дала такой результат: все выглядит абстрактно и нейтрально. Кстати, в сентябре она получила Премию Корша в Театре Наций.

Мы с Ольгой специально не хотели делать костюмы современными, потому что это сразу сузило бы тему, которая поднимается в спектакле. Вы правильно заметили, что костюмы — как с картин: нам хотелось добавить некоторой религиозности. Хотелось, чтобы не было понятно, что это за костюмы, к какой культуре и к какому времени они принадлежат. Они нейтральны.

Еще в самом начале работы над постановкой Евгений Миронов (художественный руководитель Театра Наций. — Ред.) сказал, что то, что написано в этой пьесе, может происходить где угодно. И это стало отправной точкой всего нашего проекта.

У нас в спектакле телефон находится на сцене с самого начала. Причем телефон из прошлого, проводной. И наш главный герой, молодой человек, по этому телефону вызывает полицию, по нему ему звонит невеста, и получается, что одним этим проводом он связан со всем внешним миром.

Здесь еще хотелось добавить комичности. Например, когда молодой человек говорит, его как будто никто не понимает. Или он как будто разговаривает сам с собой. А повторы — это как когда по телефону вам не слышно, и вы говорите: «Алло-алло».

У Чехова есть уникальный, редкий талант — писать женщин. Это необычно. У Достоевского, например, мало главных героинь-женщин. А у Чехова меня в этом плане покорили «Три сестры». А вообще, в Японии очень популярен «Вишневый сад». То, как в нем показано исчезновение дворянства, похоже на послевоенную Японию, в которой тоже все рушилось.

Мне очень понравился белорусский спектакль «Пачупкі» Евгения Корняга. Его привозили в Казахстан на театральный форум. Это не психологический театр, а перформанс, который включает в себя пение, танцы. По итогу у меня было ощущение, что я посмотрел целое представление. Меня впечатлило, как интересно они подошли к постановке. Я как раз был в жюри, и они выиграли. Я думаю, что они приедут в Россию, и у вас будет возможность увидеть постановку.

Сейчас мы как раз обговариваем варианты дальнейшей работы. Мне хотелось бы, конечно, представить российскому зрителю и другие произведения.

И русских, и японских. Я бы хотел поставить, например, «Братьев Карамазовых» Достоевского.