«Муха-Цокотуха — это Марина Цветаева». Интервью с режиссером инклюзивного спектакля «Жизнь насекомых»

Созданный как учебная работа, спектакль игрался на самых разных площадках, но до сих пор ни разу не показывался на профессиональной сцене. В «Мастерской Фоменко» спектакль «Жизнь насекомых» появился благодаря инициативе банка ВТБ. Об инклюзивой постановке в банке узнали от своего партнера — Еврейского музея и центра толерантности («Инклюзион.Школа» представляла проект в музее) и предложили коллаборацию другому партнеру ВТБ — «Мастерской Фоменко». Так у спектакля появилось больше зрителей, которые могут убедиться: когда за дело берутся увлеченные профессионалы, инклюзивные практики, направленные на социализацию людей с ограничениями здоровья, становятся важным явлением в искусстве и привлекают широкую аудиторию.

Мы поговорили с режиссером спектакля Сергеем Быстровым о сказках и страхах, выяснили, зачем детям знать о смерти, кем были родители Паука и почему Муха устроила вечеринку вместо того, чтобы купить на найденные деньги консервов на черный день.

Через сказку можно воспринять модель мира в миниатюре. В сказках все жестко: выйдешь из дома, а там лес, темно, страшно, медведь, Баба-яга, Лихо. Это чтобы ребенок смог хотя бы на детском уровне воспринять и смерть, и небытие. Моему сыну было шесть, когда он предложил мне устроить похороны рыбки — мы ее закопали в саду Баумана под кустом. И так смерть стала частью его картины мира. Но постепенно сказки выхолащивались. Что-то цензура не пропускала: после революции из андерсеновской «Снежной королевы» убрали «Отче наш» и псалмы, которые поет Герда, у братьев Гримм вырезали всякие физиологические подробности. Купируя проблемные места, они избавлялись и от важных смыслов. И что у нас получилось? Зефирно-пластмассовая диснеевская культура, жвачка для сознания. Нам курицу подают уже ощипанную, в розовом целлофане, нам не нужно бегать за мамонтом — мы платим большие деньги за фитнес-клубы. Когда у нас все схвачено, отмирают какие-то функции сознания. А театр отпирает способность мыслить и воспринимать. Тем более театр, основанный на сказочном материале.

Фигура Корнея Чуковского для меня не чужая. Я работал кем-то вроде дворника в музее Чуковского, меня приютил директор музея, одно лето я жил там в сырой бытовке. Так я многое узнал о Чуковском. Это один из моих любимых персонажей, он удивительный литератор и критик. При всем своем багаже знаний он не претендовал на высокие формы, а очень любил играть. Мы его воспринимаем как доброго дедушку из мультика, но он в своих текстах вскрывает социальные язвы, наросты, показывает, как работает детское сознание. В «Мухе-Цокотухе» он собрал все архетипы. Именины, свадьба, смерть, переживание смерти, ложная свадьба, настоящая — это ряд инициаций. Все это вплетено в народное сознание.

Год написания — 1923. Эпоха НЭПа, время после Гражданской войны, революции, лет военного коммунизма. После всех катастрофических событий разрешили частную собственность, торговлю, появилась возможность выдохнуть и вспомнить про частную жизнь. Муха нашла денежку и не вырыла бункер с тушенкой, не выстроила баррикады, не купила ружье — она позвала всех в гости пить чай. Это про человеколюбие какое-то. Если мы говорим про инклюзию, это способ создать среду, чтобы преодолеть сложную действительность.

Мы копнули эту тему глубже и нашли исследование, посвященное инсектному коду в русской литературе начала 20-го века. Инсект — это насекомое. Тут и «Клоп» Маяковского, и осы у Мандельштама, много-много героев-насекомых. Это связано с глобальными катастрофами. Первая мировая война изменила мировоззрение человека. С изобретением оружия массового поражения резко уменьшилась ценность жизни человека. Представление о человеке как о божьем создании уничтожилось. У человека резко схлопнулся мир. Технический прогресс не дал человеку возвыситься: он изобрел теплый туалет и стиральную машинку, а еще новое оружие. И, собственно, как жить-то после этого, если твоя жизнь ничего не стоит? Об этом Кафка писал, у Чуковского все эти идеи тоже есть.

Мы моделируем ситуацию именин. Мы изучали исторический аспект: что пели, какие стихи читали. В 1920-е выходит кабаре «Летучая мышь», развиваются песенно-эстрадные жанры. Опять же — НЭП: частная собственность, частный капитал, варьете, кабаре. Когда мы говорим про кабаре, сразу вспоминаем Боба Фосса — в первом номере у нас отсылка к его хореографии. Муха у нас, с одной стороны, с Лайзой Миннелли ассоциировалась, с другой стороны, стало открытием, что Муха-Цокотуха — это М. Ц., А М. Ц. - Это Же Марина Цветаева! Поэт , и КАкой ! И Тоже -трепещущая, летЯщая, хрупкая. ?

Но наши музыкальные ассоциации пошли дальше — к 70-м, к концу 80-х, к Ленинградскому рок-клубу, к сегодняшнему дню. Мы оправдали это фасеточным взглядом Мухи — она видит на 360 градусов и все в себя вбирает.

Это самый сложный вопрос. Хочется, чтобы каждый для себя сам определил. Мы постарались создать многомерную картину, несколько пластов. Наверное, для меня самой важной стала центральная линия Паука, Мухи и Комарика, этот загадочный любовный треугольник.

У нас есть часть спектакля, где каждый герой говорит что-то о своем персонаже, как у Брехта, скидывая маски. И Паук рассказывает свою историю: на самом деле он не такой плохой, просто родился в семье пауков и должен был соответствовать ожиданиям родителей. Он полюбил Муху, но был заложником своей природы. Не мог реализовать эту любовь. Он любил отчаянно, но как мог.

А еще есть контекст. Среди персонажей нашего спектакля — Паук и Надежда Крупская. Паук в сказке хочет погубить Муху. И Крупская в реальности хотела погубить «Муху», сочинение Чуковского. Надежда Константиновна была ярым критиком писателя и развернула целую кампанию по борьбе с «чуковщиной». В произведении Чуковского про зоопарк она углядела социальную критику: когда тюрьмы были переполнены, политзаключенные содержались в зоопарках. В спектакле у нас есть тезисы, которые Крупская озвучивала, когда критиковала Чуковского.

При этом мы не даем готовых трактовок. Паука мы пытаемся если не оправдать, то хотя бы понять: играющий его артист объясняет поведение Паука тем, что он просто пытался соответствовать ожиданиям родителей и не знал, как выражать свои чувства, как любить. А актриса, создающая образ Крупской, упоминает, что та и беспризорников спасала, и даже повлияла положительно на судьбу дедушки одного из персонажей.

Можно ли сравнивать Крупскую с Пауком? Мы предоставляем зрителям разобраться в том, как к кому относиться.

В ребятах, с которыми я познакомился в «Инклюзионе», удивительная свобода. У них нет некоторых социальных рефлексов в силу особенностей. Это не касается человеческого достоинства — им они обладают. У них нет страха, они не ориентируются на чужое мнение, не боятся, что их осудят. Это делает их честными и чистыми, неподкупными, такими, с которыми можно сверяться и у которых можно учиться. Ведут они себя абсолютно как артисты в обычном репертуарном театре. Но только артист в репертуарном театре больше капризничает и опаздывает на репетиции.

Нет сложности, но возникает важный разговор с собой про страхи, про хрупкость. Мы говорили, что общество упростило сказки, потому что не хочется говорить о сложных вещах. То же самое с инклюзией: не хочется это видеть, хочется отгородиться. А тут начинаешь переосознавать. Например, ты не знаешь, как здороваться с человеком, у которого нет рук, тебе некомфортно видеть, как человек без кисти скроллит ленту. Это все говорит о человеческой хрупкости. Есть страх, что и с тобой может случиться что-то подобное — но страх отодвигается, этот пласт жизни мы тоже стараемся исключать из ментальной карты. Что мы хотим? Вечной молодости и беззаботности. Я как-то познакомился с Сашей Похилько, замечательным художником, актером, скульптором и спортсменом. У Саши нет кистей рук и ног ниже колен, что не мешает ему заниматься триатлоном, забираться на Килиманджаро. И когда ты оказываешься с таким человеком в одном пространстве, очень многое переосознаешь.