Третьяковка в авангарде - интервью Ирины Лебедевой

16 октября 2013

Ирина Лебедева, директор Государственной Третьяковской галереи: «Мы со скандалистами не объясняемся, мы организуем серьезные выставки»

Наталия Гончарова могла творить в любом стиле: от реализма до таких вот «Купальщиц». © Пресс-служба ВТБ, Леонид Ситник

16 октября в Третьяковской галерее на Крымском валу открылась выставка Натальи Гончаровой «Между Востоком и Западом». ВТБ и Третьяковская галерея сотрудничают уже много лет. На этот раз при поддержке банка запущены сразу два масштабных проекта: одновременно с выставкой Натальи Гончаровой продолжает работу экспозиция Пита Мондриана. Русский и западный авангард встречаются в одном галерейном пространстве. В интервью VTBRussia.ru директор Третьяковки Ирина Лебедева рассказала о беспредметном искусстве, а также о предметах куда более материальных.

Объединяя Восток и Запад

– Ирина Владимировна, как специалист по искусству первой половины XX века, скажите, в чем особенность Мондриана и Гончаровой?

– Дело не в том, что я специалист по этому периоду – для нас очень важно обратить внимание на постоянную экспозицию «Искусство XX века», которая располагается в 42 залах на Крымском Валу и представляет искусство от авангарда начала XX века до новейших течений. И в этом году из семи проектов шесть мы посвятили искусству двадцатого века. И Гончарова, и Мондриан – очень важные и сложные выставки. Нам важен разговор о том, что произошло сто лет назад, когда художники вдруг стали работать совершенно по-другому, отходя от традиций, которые складывались веками. Что это? Художники меняли время или время меняло художников?

– Мондриан соседствует с Малевичем и Кандинским не случайно?

– Эта выставка проходит в рамках года России в Голландии и Голландии в России. Кандинский, Малевич, Мондриан, – все они прошли путь от вполне традиционной живописи до авангарда. Так что можно говорить о том, как формировался новый, ни на что не похожий художественный язык. Не случайно в Стеделик-музее в Амстердаме работы Пита Мондриана и Казимира Малевича тоже соседствуют. Если говорить о расположении, также мы поступали и раньше – итальянцев Джотто и Мессина помещали рядом с залами древнерусского искусства – это позволяло говорить о наших общих византийских корнях.

– Вы всегда подчеркиваете, что выставка в Третьяковской галерее – это не просто демонстрация картин, а разговор о неком явлении в искусстве. О чем сейчас идет разговор?

– На фоне выставки Пита Мондриана проведены три интересных лекции на тему авангарда. Наталья Гончарова – следующий герой этого разговора. А в будущем году мы надеемся, что удастся организовать выставку коллекции Георгия Костаки. Это был уникальный человек, которому удалось собрать коллекцию русского авангарда, когда авангард был под официальным запретом, музеи не могли его ни покупать, ни показывать. В 1977 году часть собрания Костаки была передана в Третьяковскую галерею, а часть он увез с собой в Грецию. Наша коллекция авангарда сформирована вокруг дара Костаки. Так что мы делаем акцент на долгосрочной программе и думаем, как нам оживить экспозицию, привлечь внимание зрителей и к нашей экспозиции, и к этому не всегда понятному художественному материалу.

– А в чем роль Третьяковки в организации выставки Мондриана? Вы ведь просто предоставили площадку для собрания Гаагского музея?

– Третьяковская галерея никогда не выступает просто площадкой. Даже те выставки, которые в большей степени готовятся партнерами, проходят с участием наших специалистов. Мы работали с музеями, принимали участие в подготовке каталога, что-то корректировали, обсуждали состав экспозиции.

Благородное происхождение

– Чем интересна выставка Гончаровой?

– По своему творческому темпераменту, по масштабу дарования Наталья Гончарова – уникальная личность. Кажется, в работах выплеснулась вся ее колоссальная энергетика. Наша выставка знаковая: в 2013 году исполняется сто лет с момента первой большой персональной выставки Гончаровой в России. А в 1915 году Гончарова уехала в Париж по приглашению Дягилева. Она занималась разными направлениями – оформляла книги, сотрудничала с театрами, создавала костюмы. Будут представлены все виды ее деятельности, так что зрители увидят много неожиданного. Мы решили соединить некоторые серии работ Гончаровой, что не всегда просто. Поэтому в выставке участвуют картины из многих музеев. Это Русский музей, региональные собрания, центр Помпиду, парижский Музей моды и даже частные коллекции – в тех случаях, когда работы нужны для полноты картины и мы уверены в их провенансе (истории владения произведением искусства, его происхождении – прим. ред.).

– Большую часть экспозиции займут картины из дара второй жены Ларионова, мужа Гончаровой, Александры Томилиной, которые вы получили по завещанию в восьмидесятых годах. Все эти работы уже демонстрировались?

– Самые известные картины из томилинского дара в постоянной экспозиции, кое-что бывало на выставках, хотя и не в таком масштабе. Многое нужно было отреставрировать, и некоторые работы мы представим впервые.

– В 2011 году возник скандал по поводу подлинности некоторых работ Гончаровой…

– История очень странная. Нам предлагали выступить с опровержениями, но это ведь не задача музея. Говорить о том, подлинные или не подлинные работы, основываясь на публикации, мы не имеем никакого права. Нас поразило, что авторы издали каталог, заявленный как каталог-резоне, то есть полный каталог работ Гончаровой, ни разу не побывав ни в наших архивах, ни в библиотеке. А ведь именно у нас хранится самое большое собрание Гончаровой. С точки зрения логики научной деятельности – невозможная история! Мы со скандалистами не объясняемся, мы отвечаем по-другому: организуем серьезные выставки. Такие, где можно посмотреть работы, которые хранятся в музее и имеют хороший провенанс, то есть чистое, понятное происхождение. Вот мы и высказали свою позицию: мы активно поработали над подготовкой к серьезной выставке.

Новый фасад и старое соседство

– Ирина Владимировна, из вашего окна видна стройка. Что происходит со строительством нового корпуса?

– Это история не простая, долгоиграющая, с массой сложностей. Начало было положено еще в 1996 году, сразу после окончания реконструкции Третьяковской галереи. Тогда речь шла о застройке музейного квартала, задуманного еще в тридцатых. Был план построить на Кадашевской набережной отдельное здание, которое позволило бы музею расти и развиваться в новых условиях.

«Что это? Художники меняли время или время меняло художников?» 

– Сейчас вам пришлось что-то менять?

– В 2006 году был подготовлен проект здания, в котором предполагался показ древнерусского искусства, скульптуры и организация места для детских студий. Но сейчас у нас масса новых потребностей! Строительство в таком виде уже не актуально. Пришлось потратить много сил и времени на корректировку проекта. Для начала было необходимо понять, что же там должно быть. Большое количество наших сотрудников принимало участие в том, чтобы просто сформулировать, что нужно для жизни и развития музея здесь, в Лаврушинском переулке. Нам пришлось нелегко, но работа сделана. Мы надеемся, что здание будет построено и это поможет нам решить многие проблемы.

– Летом были объявлены итоги конкурса на облик фасада. Это окончательное решение?

– Это был скорее не конкурс, а корректировка имеющегося проекта. Хоть и значительная. Авторы предлагали разные варианты решения художественного образа фасада. Нужно было понять, какая должна быть концепция. Варианта решения может быть три: или возвращаться к стилизации, как в зданиях Инженерного корпуса и депозитария, или воссоздавать историческое здание, или строить совершенно современное, в котором нет никаких ассоциаций с Третьяковской галереей и историческим видом квартала. Мы никак не могли нащупать концепцию. Сложность еще в чем: мы ограничены некими заданными параметрами – пятно застройки, высотность, метраж. Все наши пожелания нужно было удовлетворить. И я попросила сделать мини-конкурс вот в таком блиц-варианте. Нужна была идея, как дорабатывать то, что уже создано. Конкурс был короткий, не требовал детальной проработки и его выиграл проект компании Speech. Их идея – обратиться не к фасадам, а к шпалерной развеске картин в залах Третьякова. Другие предложения не имели никакого отношения к музейному кварталу. Меня это разочаровало: я рассчитывала, что нам представят несколько идей, из которых можно будет выбрать концепцию.

– А не страшно: есть охранная зона, исторический облик Замоскворечья с одной стороны и судьба национальной галереи – с другой?

– Страшно! Я отлично понимаю, о чем вы говорите, все эти вопросы ставила перед собой, перед коллегами. Это колоссальная ответственность. Но вот я только что была в Амстердаме. В Стеделик-музее сделали современную пристройку к старинному зданию. В Рейхсмузее внутри все абсолютно современное, а Лувр с его пирамидами?! Сколько было споров! Не бывает так, чтобы все остались довольны. Но из-за этого перестать двигаться дальше невозможно.

– Это примета времени: заходит речь о депозитариях для музеев Кремля – выбирают Боровицкий холм и планируют строить многоэтажную стекляшку, о развитии ГМИИ им. Пушкина – тут опять сносы и фостеровские стеклянно- алюминиевые проекты. Но ведь музей призван бережно относиться к старине!

– Новое здание нам необходимо как воздух! В отличие от Русского музея или Эрмитажа мы не получили дворец. Если бы историческое здание галереи не перестраивалось, не наращивались бы новые корпуса, если бы мы не перенесли современное искусство на Крымский вал, Третьяковка осталась бы небольшим музеем в центре Москвы. Сегодня галерея по-прежнему хранит, показывает, популяризирует искусство, но у посетителей новые запросы. Люди хотят видеть специальные программы, приходить семьями, смотреть экспозицию и выставки, обедать в хорошем кафе. А здесь мы этого обеспечить не можем. Так что при всех сложностях и спорах развиваться мы просто обязаны.

– А на Крымском валу нельзя увеличить площади хотя бы за счет огромного внутреннего двора?

– Ситуация на Крымском валу – это наша беда. Национальный музей, лицо страны, живет в коммуналке с Центральным домом художника. У ЦДХ ведь свои задачи. То художественные проекты, то меховой салон. Мы на этом фоне где-то сзади, как придаток меховых салонов. Плюс очень активно действует парк Музеон. У нас на Крымском валу 42 зала постоянной экспозиции, фондохранилища, реставрационные мастерские, выставочные залы. Мы представляем отечественное искусство, а живем в таких условиях, что я даже не знаю, что с этим делать. Например, мы привозим картины и обнаруживаем вокруг здания какие-то столбы. То туалет перед нашим входом поставили, то фейерверк запускают. Но музей не может жить по законам парковой зоны.

– Тем более, русский авангард – один из немногих национальных культурных брендов.

– О том и речь! Приезжает, например, президент Бразилии и говорит, что не хочет смотреть старое искусство – ей интересно «Купание красного коня». Мы ходили полтора часа, она была в восторге, а я чувствовала неловкость от того, где это все представлено.