Ближе к деталям
Для начала – немного физики. «Велосипедист едет по горизонтальному пути. Какую наименьшую скорость он должен развить, чтобы с разгону сделать мертвую петлю радиусом 2 м (g=10 м/с2)?» Эту задачку сочинил в 1956/57 учебном году для одной из контрольных работ учитель школы поселка Мезиновский Владимирской области Александр Исаевич Солженицын. Формально задачка имеет все основания впоследствии войти в какой-нибудь дополнительный том его полного собрания сочинений. Но пока тонкий пожелтевший листок с условиями – один из множества экспонатов выставки «Александр Солженицын. Из-под глыб».
Эта выставка в Пушкинском музее, посвященная 95-летию писателя, занимает всего одну, пусть и большую комнату. Хотелось бы назвать ее камерной, если бы в случае с автором «Одного дня Ивана Денисовича» это слово не приобретало другой, зловещий смысл. Поэтому скажем «выставка-конспект». Всего 98 экспонатов, расположенных в хронологическом порядке, – в основном «крохотки» плюс несколько «глыб», то есть рукописей главных романов писателя. Высокие стопки бумаги под воздухонепроницаемым колпаком – «Архипелаг ГУЛАГ», «Красное колесо» – напоминают золотые слитки. А по цене превосходят благородный металл в десятки раз.
Первое, что бросается в глаза любому посетителю выставки, – уникальный почерк писателя. Не творческий, а почерк в прямом смысле этого слова – аккуратные микроскопические буквы, как правило, заполняющие все пространство каждого листа без полей; студенческим шпаргалкам остается только молча завидовать. Сначала, в 1920-е годы, когда маленький Солженицын только готовился стать писателем (на выставке можно увидеть рукопись его наивного научно-фантастического рассказа), с бумагой в стране была напряженка. Потом пошли лагеря, и тоже приходилось экономить каждый клочок бумаги. А дальше стояла задача сделать рукописи максимально легкими и компактными, то есть удобными при переездах. Только в 90-е годы, после возвращения в Россию, почерк Солженицына стал немного крупнее, а ранние свои заметки писатель уже не мог читать без помощи лупы.
Невозможно даже представить, каких трудов стоило сохранить огромный архив во время многочисленных скитаний. Но помимо рукописей на выставке есть и личные вещи Солженицына. Их подчеркнуто немного. Ватник писателя из казахских лагерей (говорят, настоящий). Фрак, сшитый в 1974 году у одного хорошего цюрихского портного и надетый только однажды, на Нобелевскую церемонию. Та самая лупа. Очки. Несколько карандашей: Солженицын исписывал их почти без остатка, пока они могли держаться в пальцах. «Приходя на выставку, я ощущаю себя немного странно, – признается ее куратор, вдова писателя Наталья Солженицына. – Ко всем экспонатам у меня отношение интимное, ведь эти вещи перевезены из нашего дома».
Другой наш нобелевский лауреат, Борис Пастернак, призывал: «Не надо заводить архива, над рукописями трястись». Но именно архив Солженицына сегодня заставляет увидеть трагическую глубину его фигуры. Особенно это чувствуется в сочетании с 24 суровыми, сумрачными офортами Рембрандта из собрания Пушкинского музея. «Мы не ставили задачу показать какого-то неизвестного Александра Исаевича, – говорит Наталья Солженицына. – Но все, кто приходил сюда, потом признавались мне, что открыли его по-новому».
