Рядовых концертов не бывает

17 апреля 2012

Даниил Трифонов встретился с корреспондентом vtbrussia.ru перед своим единственным в сезоне концертом в Москве

– Даниил, это ваш единственный концерт в рамках «Пасхального фестиваля»?

– Единственный. И не только в рамках фестиваля, но и вообще в Москве в этом сезоне. Сейчас я очень много выступаю за рубежом и приезжать в Россию удается довольно редко. Буду играть сегодня Первый концерт Прокофьева. Рядовых концертов для меня не бывает, и, конечно, открывать Пасхальный фестиваль с величайшим дирижером и одним из лучших оркестром мира – огромная честь.

– Вообще, Валерий Гергиев отзывается о вас очень тепло. А как с ним работается? Гергиев же сам пианист.

– Работа на репетиции и на концерте складывается невероятно интересно! Как пианист, Гергиев лучше всех знает репертуарные бездны, созданные для этого инструмента. Он может заставить оркестр «дышать» вместе с солистом. Валерий Абиссалович руководит всем процессом репетиции, а музыканты подчиняются каждому его движению.

– А какое значение для солиста имеет оркестр, с которым приходится играть?

– Огромное! У каждого оркестра свое лицо.

–У Мариинского оркестра дружелюбное лицо?

– Страстное и горящее! Здесь замечательные духовые, а среди струнных – множество редчайших инструментов. Впервые сыграл с ними только в этом сезоне, но мы успели дать около десяти концертов в самых разных странах мира.

– Концерт в Большом зале Московской консерватории. У многих музыкантов очень личное, почти сакральное отношение к этому залу. А у вас есть своя история любви?

– Здесь меньше года назад я участвовал в конкурсе Чайковского. Эмоции, которые здесь пережил, и поддержку публики не забуду никогда.

– Еще недавно вы принимали участие во множестве конкурсов, а сейчас решили остановиться?

– Да. Один за другим шли очень важные конкурсы: Шопена, Рубинштейна и Чайковского. Они открывают музыканту дорогу к активной концертной деятельности, – смысл существования пианиста. Но провести всю жизнь в конкурсах невозможно, так что участвовать больше не планирую.

– Вы даете около ста концертов в сезон, когда успеваете заниматься?

– Иногда делаю перерывы в концертах, чтобы сконцентрироваться на изучении новой программы и работе над существующей. А вообще, занимаюсь и на гастролях.

– Из школьного курса музлитературы мы помним, что со многими произведениями связана какая-то история в жизни композитора. Насколько важно в вашей работе знать эти подробности? Или лучше думать только о собственной интерпретации?

– Конечно, очень важно знать о композиторе, о его жизни и сочинениях. Но основная работа идет над собственным поиском, своим пониманием музыки. Очень важна проработка всех деталей. Это кропотливая и длительная работа. Иногда я занимаюсь по семь-восемь часов в сутки, это утомительно. Но ни в коем случае нельзя работать над произведениями равнодушно, механически: нужно пропускать через себя каждый поворот музыки. Занятия обязаны быть сверхэмоциональными. Неправильно рассуждать: «Сейчас поучу дома с холодной головой, а потом с вдохновением сыграю на сцене». Уже во время занятий нужно работать над собственной интерпретацией и вдохновением.

– Наверное, сложно создать нужные условия, когда из другой комнаты могут и к телефону позвать.

– Я запираю все двери и выключаю все телефоны. Чтобы не осталось ни одного внешнего раздражителя и была возможность для концентрации над музыкой. И еще очень полезно записывать себя на диктофон и потом слушать. Сразу с позиции слушателя очень многое становится ясным.

– А что для вас самое интересное?

– Самое большое удовольствие, когда удается находить контакт с публикой.

– А как ощущается этот контакт?

– Это чувствуется во время игры по атмосфере, которая царит в зале. Здесь много факторов. Интуиция – довольно важный аспект в музыкантском деле. А аплодисменты только лишь частный случай, реакция на такой контакт. Огромное значение имеет и инструмент – насколько он соответствует представлению исполнителя, его пониманию звука. Каждый рояль обладает своими особенностями. Мне важно, чтобы было достаточно времени поработать на инструменте и даже над инструментом.

– Над инструментом?

– Да, иногда нужно изменить что-то в механике.

– У вас свой настройщик?

– Настройщик есть в любом зале. Если что-то не устраивает в рояле, всегда можно попросить изменить. То, что можно сделать за полчаса или за час.

– А часто такое приходится делать?

– В крупнейших залах всегда рояли поддерживаются на высочайшем уровне. Тут нужно время, чтобы понять душу инструмента, как-то приспособиться к его характеру. Ведь от того, на чем играешь, меняется интерпретация музыки. Она меняется и от акустики, и от душевного состояния исполнителя, и от настроения публики.

– А самое лучшее эмоциональное состояние какое? Вы себя настраиваете перед концертом?

– Это происходит естественно. Самое лучшее, когда эмоции открыты и не обременены внешними раздражителями, так что не замечаешь ничего, что происходит вокруг. Идет абсолютная концентрация на музыке – чувствительность к изменениям, которые она предполагает: краски, образы, характерность.

– Кто повлиял на то, что вы стали музыкантом?

– Прежде всего, родители, они музыканты. Но я начал проявлять интерес к сочинительству и хотел быть не пианистом, а композитором. Пока было свободное время, продолжал писать музыку. Сейчас с таким количеством концертов это неосуществимо. Буду работать над графиком и, может быть, выкрою время. Все-таки, очень хочется сочинять.

– Вы пишете фортепьянную музыку?

– Преимущественно фортепьянную. Но у меня есть соната для саксофона и фортепиано и концерт для фортепиано с оркестром.

– Уже пробовали исполнять?

– Нет-нет! Это чисто тинейджерское сочинение. Написал его лет в 13 или 14. Я предпочитаю исполнять классический репертуар. Хотя несколько раз играл свои произведения и они были хорошо приняты.

-–А что в вашем плеере?

– В основном, конечно, классика. Но есть и рок-музыка, и немного джаза. Все упирается во время.

– Когда гости дома собираются, что играете?

– Гости? Я дома-то не часто бываю. Но если день рождения или новый год, то могут быть импровизации в любых стилях, в четыре руки. Все мои друзья – музыканты. И девушка – пианистка.

– Скажите честно, в детстве мучились занятиями?

– Почему мучился? В футбол играл!

– Ну как же: классическая история, – друзья на улицу зовут, а родители: «Пока два часа не позанимаешься, никаких прогулок!».

– Но если гулять десять часов в день, можно и со скуки помереть. Конечно, в детском возрасте была некая форсировка. Но я не был проблемным в занятиях. А в девять лет родители бросили все в Нижнем Новгороде, пожертвовали своей профессией ради того, чтобы отправиться в Москву, где я смог бы продолжать обучение.

– А что за история с молочным зубом?

– Это случилось еще в Нижнем Новгороде. Мне было восемь лет и я впервые выступал с оркестром. Играли 17 концерт Моцарта. Где-то в разработке у меня выпал молочный зуб. Доигрывал уже без зуба. Но это еще ничего, бывали и другие казусы. Например, в Гилфорде (это пригород Лондона) полгода назад мы играли с Валерием Абиссаловичем и Лондонским симфоническим оркестром 1-й концерт Чайковского. Вдруг в средине первой части погас свет. Были видны только аварийные «Exit Lights». Самое удивительное – мы доиграли. Я-то иногда занимаюсь с закрытыми глазами, так что дискомфорта не было. Но справился и оркестр! Музыканты так хорошо знали свои партии, что смогли закончить без потерь. Правда, несколько раз мне пришлось поддерживать и играть за ансамбль.

– То есть по ходу дела соображали, что нужно подхватывать чужую партию?

– Я слышал, инструмент не может вступить и понимал, что нужно помочь. А после этого еще сыграл бис между первой и второй частью.

– Тоже в темноте?

– Нет. Тут уже был свет от мобильного телефона. Стало полегче. А потом в перерыве все исправили и мы вторую и третью часть доиграли нормально.

– Теперь вы точно можете ответить, что самое главное в концерте с оркестром.

– Внимание и концентрация. Это ансамбль и необходимо очень чутко относиться к тому, как он играет. Нужно создавать и развивать музыкальный дух, за что ответственны все: и дирижер, и солист, и оркестр.