«На секунду показалось, что мы действительно находимся в пустыне»

1 декабря 2016

Интервью с Анной Нетребко и Юсифом Эйвазовым накануне премьеры оперы «Манон Леско» в Большом театре

Оперная певица Анна Нетребко и солист Большого театра Юсиф Эйвазов на Международном конкурсе молодых исполнителей популярной музыки «Новая Волна 2016» в Сочи © Нина Зотина, РИА Новости

Накануне премьеры оперы «Манон Леско» в Большом театре старший вице-президент ВТБ Дмитрий Брейтенбихер встретился с Анной Нетребко и Юсифом Эйвазовым — своими давними друзьями и партнерами Private Banking ВТБ.

Дмитрий Брейтенбихер: Добрый день, Анна и Юсиф. Спасибо, что нашли время, чтобы увидеться, — знаю какой у вас напряженный график репетиций перед премьерой в Большом театре. Кстати, насколько я помню, именно на репетициях «Манон Леско» Пуччини в Римской опере вы повстречались. Можно ли сказать, что для вас это знаковое сочинение?

Анна Нетребко: Это произведение само по себе очень сильное, драматичное, о любви. Я с огромным счастьем и восторгом каждый раз исполняю эту оперу. Тем более когда со мной такой замечательный, сильный и страстный партнер.

Юсиф Эйвазов: На самом деле этот спектакль для нас очень много значит. Есть что-то магическое в нем, какой-то магнетизм в зале и на сцене. Вчера на репетиции, когда была финальная сцена — четвертый акт, у меня просто текли слезы. Это происходит со мной крайне редко, потому что артисту нужно контролировать эмоции. А слезы и даже малейшее волнение сразу отражаются на голосе. Я вчера абсолютно забыл об этом. Эмоциональный посыл и Анин голос — все было настолько сильным, что на секунду мне показалось, что мы действительно находимся в пустыне и это действительно последние мгновения жизни.

Дмитрий Брейтенбихер: Юсиф, а как прошла первая встреча с Анной на постановке «Манон Леско» в Риме?

Юсиф Эйвазов: Три года прошло, я уже и не помню подробностей (смеется). Действительно, это был Рим. Безумно романтичный Рим, оперный театр. Для меня это был дебют. И конечно, это все было очень волнительно для человека, который только начинает большую карьеру. Я, естественно, к этому ответственно готовился, за год учил партию. Партия безумно сложная, поэтому пришлось очень много работать. Приехал в Рим, и там происходит встреча с Аней, которая оказалась… Я, конечно, знал, что есть такая певица, звезда, но прежде ее репертуар и исполнение не отслеживал. Она тогда настолько великолепно исполнила партию, что я был просто потрясен! Но я стал абсолютно счастлив, когда узнал, что, помимо громадного таланта, она еще и замечательный человек. Для звезды такого уровня — совершенно нормальный и простой в общении человек (оба смеются).

Дмитрий Брейтенбихер: В смысле отсутствия звездной болезни?

Юсиф Эйвазов: Да, именно. Сегодня очень мало певцов и певиц, которые могут этим похвастаться. Потому что в большинстве случаев начинаются заскоки, бзики и все остальное. Вот так это знакомство на оперной сцене превратилось в любовь. Мы очень счастливы.

Дмитрий Брейтенбихер: Вы исполняли обе знаменитые версии «Манон», оперу Пуччини и оперу Массне. В чем их различие, какая из них сложнее в вокальном и эмоциональном плане? И какой Манон вы отдадите предпочтение — итальянке или француженке?

Анна Нетребко: Я думаю, что Манон — это прежде всего женщина. Абсолютно не важно, какой она национальности. Она может быть совершенно разной, блондинкой, брюнеткой — не имеет значения. Важно, чтобы она вызывала у мужчин определенные эмоции: положительные, отрицательные, бурные, страстные… Это, пожалуй, самое главное. А насчет образа — у меня есть свое видение этой женщины. Оно, в принципе, не очень сильно меняется из постановки в постановку. Там же все ясно, все написано в музыке, в тексте, в ее характере. Только какие-то детали можно добавлять или менять.

Дмитрий Брейтенбихер: Ну например?

Анна Нетребко: Например, можно ее сделать более опытной. Тогда уже с самого начала она должна понимать, что к чему. А можно ее сделать совершенно невинной сначала. То есть это уже исходит от желания исполнителя или режиссера.

Дмитрий Брейтенбихер: А что по поводу первой части вопроса? В чем разница «Манон Леско» у Пуччини и в опере Массне?

Анна Нетребко: Раньше я очень часто исполняла эту партию в опере Массне. Сейчас я ее немножко переросла, она для более молодых певиц. Кроме того, я не думаю, что партия-Де Грие у Массне — это для голоса Юсифа, как и Манон больше не для моего голоса. Она замечательная, интересная, но другая.

Юсиф Эйвазов: У Массне музыка менее драматичная. Поэтому в партии-Де Грие более легкий голос, и, естественно, он по характеру музыки более подвижный. Ну попробуйте меня сдвинуть на сцене, это будет кошмар. У Пуччини и оркестровка достаточно тяжелая, соответственно, и движения того же самого-Де Грие намного более весомые и степенные, и вокал совсем другой. Технически я, может, даже бы и смог, но мне кажется, это был бы все-таки такой вход слона в фарфоровую лавку. Лучше этого не делать.

Анна Нетребко: В опере Пуччини от студентов почти ничего нет, даже первый дуэт, когда они встречаются, — это довольно тяжелая музыка, она такая медленная, размеренная. Там совершенно нет юношеского задора, который есть у Массне. Это было рассчитано, конечно, на других певцов.

Дмитрий Брейтенбихер:Над новой «Манон Леско» вы работали с драматическим режиссером Адольфом Шапиро. Что вам принес этот опыт? Что было внове?

Анна Нетребко: На самом деле я хочу сказать спасибо Адольфу Яковлевичу за такую замечательную постановку. Нам было очень удобно и легко петь. Режиссер учитывал абсолютно все наши проблемы и трудности. Там, где нужно было петь, — мы пели, там, где нужно сконцентрироваться на музыке, — это было сделано. Повторюсь, постановка получилась очень хорошая. Считаю Адольфа Шапиро просто замечательным режиссером.

Дмитрий Брейтенбихер: А что интересного он просил вас делать в актерском плане, что было новым для вас?

Анна Нетребко: Самый большой разговор был как раз по поводу последней сцены, которая довольно статична физически, но очень сильно наполнена эмоционально. И вот именно в этой сцене Адольф Яковлевич просил нас выкладываться за счет каких-то минимальных жестов, за счет каких-то полушагов, полуповоротов — это все должно быть четко рассчитано по музыке, и вот над этим мы работали.

Юсиф Эйвазов: Вообще, конечно, сложно работать на сцене, когда там ничего нет. Ну представьте себе полностью пустое пространство. Нет ни стула, на который можно сесть, ни каких-то деталей, с которыми можно поиграть, даже песочка… Нет ничего. То есть остаются только музыка, интерпретация и голос. И все. Я бы назвал гениальной концепцию последнего акта, где просто на белом фоне черными буквами пишется вся эта история, которую мы поем. Это вместе с музыкой вызывает очень сильные эмоции. Как дополнительный синхронный перевод, как расшифровка того, что ты слышишь. Трагедия в тебя проникает в двойном размере.

Дмитрий Брейтенбихер: Это ваша любимая часть в опере?

Юсиф Эйвазов: Моя любимая часть самая последняя, когда все заканчивается, когда я уже все спел (смеется).

Анна Нетребко: (Смеется) Дмитрий, если серьезно, я согласна с Юсифом насчет того, что последняя сцена была очень сильная и благодаря нашему замечательному режиссеру она очень интересно решена. Ее непросто было поставить, но нам была предоставлена возможность действительно не думать ни о чем и просто петь эту замечательную оперу. Видимо, поэтому это и вызывает такие эмоции.

Дмитрий Брейтенбихер: В продолжение темы постановки. Пока известно немного: пользователи Интернета заинтригованы видом огромной куклы, сидящей на сцене. Как бы вы сформулировали: о чем получился этот спектакль?

Анна Нетребко: Вообще, вживую эта опера крайне редко исполняется. Не знаю почему. Наверное, трудно найти исполнителей, трудно поставить. В ней очень разорванный и не сразу читаемый, даже абстрактный сюжет. И сделать хорошую постановку очень трудно. Текущая мне очень нравится: и огромная кукла, и кузнечики… В этом проявляютсягде-то магия и символизм, где-то элементы фарса — как, например, в том же танце соблазнения Жеронта. Посмотрите, будет очень интересно.

Дмитрий Брейтенбихер: Какое ощущение произвел Большой театр — его пространство, акустика? В чем, на ваш взгляд, его особенность по сравнению с другими оперными театрами мира?

Анна Нетребко: Когда мы два дня назад впервые вышли на сцену Большого, у нас был шок… Для певцов, которые находятся на сцене, здесь очень сложная акустика. Не знаю, как там в зале, но на сцене не слышно ничего. Поэтому мы оба сразу охрипли. Декорации крупные, сцена открыта, то есть нет никакой деревянной заглушки, подзвучки. В результате звук не возвращается. Таким образом, приходится работать вдвойне (смеется). Ну потом мы как-то к этому привыкли.

Юсиф Эйвазов: Ну театр называется «Большой», поэтому и пространство большое. И конечно, как Аня правильно сказала, мы сначала не понимали вообще, идет звук в зал или нет. Потом нас успокоили после репетиций и сказали: вас отлично слышно, все хорошо. Просто надо довериться собственным чувствам. Это как раз тот случай, когда движешься за своими внутренними ощущениями, идешь, опираясь на них. В Большом ты не услышишь возврата голоса, как это бывает в Метрополитен-опере или Баварской опере. Здесь очень сложная сцена. И не надо пытаться ее полностью озвучить, это гиблое дело. Нужно просто петь своим нормальным голосом и молиться, чтобы этого было достаточно.