Мастера и Маргариты

Корреспондент VTBRussia.ru побывал в мастерских Большого театра и пристально рассмотрел, как и из чего создавалась московская «Дама с камелиями», балет Джона Ноймайера, поставленный при поддержке банка ВТБ.

Большой – не только здание с квадригой, зал с золоченой лепниной и плафон с музами на потолке. Мастерские театра – это настоящий завод, точнее, несколько заводов, где производят все – от легчайших балетных пачек до металлических конструкций и мебели. Здесь могут ткать, лить, красить, варить.

И сцена, и история

Путешествие по мастерским начинается в театре. Здесь шьют костюмы для солистов. От удобства костюма иногда зависит успех роли. На примерке – прима Евгения Образцова, она танцует партию Маргариты во втором составе. «Вот здесь нужно чуть-чуть собрать», – просит Евгения. И прямо на ней булавками наметывают платье. Прима поднимает руки, проверяет, не тянет ли рукав. Тут же примеркой занят исполнитель партии Графа N Вячеслав Лопатин. У него большие сомнения по поводу костюма. «Мне кажется, это больше похоже не на наряд Пьеро, а на какую-то пижаму… – произносит он задумчиво, – не хватает только ночного колпака». «Не волнуйся, Слава, пришьем помпоны – станешь Пьеро», – успокаивают его костюмеры.

Тем временем платье Маргариты сметано, балерина раздевается – журналистов просят на время удалиться. Пока Образцова примеряет наряды Маргариты Готье, а Вячеслав Лопатин надевает свою «пижаму», приходит кавалер де Грие – Руслан Скворцов. «У меня есть полчаса до репетиции», – сурово предупреждает он.

«У мужских костюмов свои хитрости, – рассказывает заведующая художественно-постановочными мастерскими театра Елена Зайцева. – Танцовщик должен выйти, например, во фраке, с жилетом, рубашкой и широким поясом. Но двигаться в таком наряде очень сложно. Поэтому все «нижние» воротнички, жилет и манжеты пришиваются сразу к основе фрака. Но зрителю этого никак не видно, ему кажется, что это исторический костюм».

Hand made in the Bolshoi

Мастерские Большого – один из последних оплотов ручного труда. Здесь умеют пользоваться прялкой, коклюшками и вырезать фриволите-ришелье. Для подушек – в спектакле в сцене в загородном доме есть даже подушечный бой – на парижском блошином рынке накупили старинных салфеток и кружевной тесьмы. Ими обтянули 11 нарядных думочек. «Кружевную ткань нам пришлось расписывать красками вручную. В Париже на такую работу ушло больше четырех месяцев, мы справились значительно быстрее», – с гордостью рассказывают в театре. Вообще к требованиям художника в мастерских привыкли относиться как к приказам. «Умри, но сделай!» Сказываются опыт и традиции театра. История такова, что в Большом работали великие театральные личности – художники. Из последних титанов здесь с особой теплотой вспоминают Симона Вирсаладзе, великолепного колориста и строжайшего педанта. К требованиям Юргена Розе, оформившего множество балетов Джона Крэнко и Джона Ноймайера, в мастерских относятся с максимальным почтением. Сам художник в Москве так и не появился – контроль за соблюдением концепции возложил на своего ассистента Доменика Ге. С нашей, Большой, стороны Юргену Розе помогает Ольга Тадорашко.

Украшения куртизанки

«Сейчас мы будем смотреть украшения», – говорит пресс-секретарь Большого театра Катерина Новикова. Это во вспомогательном корпусе Большого театра на втором этаже. По совпадению одновременно с нами в мастерские заглянула прима Светлана Захарова – она выбирает колье для своей Маргариты. Колье играет очень важную роль в балете. И Захарова, и ювелиры это знают, а потому: «Пожалуйста, не мешайте, Светочка для нас – самая главная», – просят художники, и нам приходится отойти в другой конец комнаты. Но мы не обижаемся.

Украшения по эскизам Юргена Розе создала ювелир Александра Попова-Райкова. Вообще-то Александру позвали расписывать ткани, но когда выяснилось, что для спектакля нужно сделать еще и оригинальную бижутерию, перекинули профессионала на ювелирку. «Горжусь, что стала первым ювелиром, который отметился в Большом театре», – говорит Александра.

«Создавать бижутерию – долгий, кропотливый труд», – рассказывает Попова-Райкова. Ей как ювелиру привычнее и проще работать с золотом и серебром. А на этот раз пришлось иметь дело с заменителями драгоценных материалов, причем собирать их как конструктор лего, из уже готовых деталей. Купили цепочки, стразы, колье. Разобрали на части и собрали по-новому. «На каждую операцию уходит где-то полчаса. Вот это ожерелье я паяла три дня, – рассказывает миниатюрная рыжеволосая мастерица, – а все комплекты сделала за два месяца напряженной работы».

Художники-многостаночники

А в мастерских в Петровском переулке, в здании 20-х годов с гигантским стеклянным «фонарем» на крыше, за огромным столом художник Александр Лаврентьев акрилом расписывает «ампирную» вазу. Всего в спектакле «выступают» четыре вазы. Процесс у Лаврентьева идет по правилам XIX века: тогда принято было на фарфор наносить миниатюры знаменитых картин. Именно так создавались вазы Императорского фарфорового завода. В мастерских это делают так: перед художником открытый альбом по искусству с картинами из собрания мадам Помпадур. Любимая картина маркизы теперь красуется на вазе Маргариты Готье. Правда, театральные вазы не могут быть фарфоровыми по определению – одно неосторожное движение, и вся сцена в осколках, – а потому выточены из дерева на токарном станке.

«Вот эта ваза встанет сюда», – водружает вазу на консоль ассистент художника-постановщика Ольга Тадорашко, московские «глаза» Юргена Розе. «Вазу наполним камелиями. Раньше, кстати, цветы делали в мастерских. Теперь покупаем готовые и только формируем букеты», – рассказывает Ольга. Для того чтобы создать «резную» консоль, потребовалось поработать скульптору, формовщику, столяру и художнику. Раньше мелкие элементы делали из пенопласта и папье-маше. Теперь проще: отливают из пластика.

Мастерские художников – место поэтичное, со своими историями, артефактами и традициями. На стене у Александра Лаврентьева – огромная маска из папье-маше, фрагменты старых декораций и эскизы. «А вот эту коллекцию собирали много лет. Настоящие, большие мастера работали!» – со смехом показывает на стену художник: на ватмане коллаж из этикеток портвейна разных лет.

Какая мебель танцует в балете?

Мебель для сцены аукциона – 13 предметов – театр купил на парижском антикварном рынке. За покупками летала Ольга Тадорашко. «В России такой мебели мало, она дороже и сохранность совсем не та, – объясняет ассистент художника, – а в Париже блошиный рынок – это целый квартал антикварных магазинчиков. Мы ходили вместе с художником из Парижской оперы и выбирали подходящие вещи. Разговаривала с продавцами в основном парижанка, но и я иногда. Единственное, о чем мы заранее договорились: на рынке про Большой театр не упоминать, чтоб не дать соблазна продавцам взвинтить цены».

Найденные на рынке диваны, кресла, канапе, мольберт прибыли в Москву в специальном контейнере. А затем из обычной антикварной мебели пережили превращение в театральный реквизит. В чем отличие? Главное требование к театральной мебели – прочность и функциональность. Поэтому традиционной реставрацией и перетяжкой обивки дело не ограничилось, кое-что пришлось модернизировать.

В цехе на шоссе Энтузиастов два мастера перетягивают массивный золоченый диван в стиле второго рококо. Работают в четыре руки – один натягивает ткань, другой закрепляет ее мебельным степлером. «Раньше сиденье состояло из основы и двух больших подушек. Но, похоже, эти подушки не оригинальные, результат позднейшей переделки. Мы их убрали и сделали мягкую часть монолитной. Ведь во время действия диван переносят, и все эти детали могут вывалиться на сцену», – объясняют мастера.

Как и положено, на деревянный каркас закрепили специальные ремни, на ремни пришили пружины, которые стянули потом жгутами, что придало им необходимую упругость. Из антикварных находок – только жгут из конского волоса. С помощью таких жгутов добивались четкости, геометричности линий ткани, того, чтобы обивка хорошо держала рокальные формы.

Стены исчезают, люстры не бьются

Пройдя через слесарный цех – здесь лежат массивные черные трубы и пахнет сваркой, – попадаем в огромный зал. Тут развешаны все кулисы, занавесы и падуги для «Дамы с камелиями». Декорации созданы из тюля. «Сейчас кажется, что они все серенькие и прозрачные. Но благодаря театральному свету проявится цвет, возникнет иллюзия камня, штукатурки и обоев. А если подсветить с другой стороны, тюль становится прозрачным и стены словно исчезают. Поэтому очень важно равномерно продуть краской ткань», – рассказывает Ольга Тадорашко. Ширина сцены Большого театра – двадцать три с половиной метра, высота – тринадцать. Соответственно, писать декорации художникам приходится на холстах таких раблезианских размеров. Краску наносят из гигантского пульверизатора на колесиках. Уследить за толщиной слоя – особое мастерство.

Для «Дамы» в мастерских подготовили двадцать четыре кулисы, десять падуг и пять занавесов. Самый большой из них – красный, вручную расписанный золотым орнаментом. Чтобы он висел свободно, в мастерских заказали сорокаметровый бесшовный отрез ткани.

Для того чтобы все мягкие декорации висели идеально ровно, в тканях предусмотрены специальные «карманы» для балласта. Туда вставляют металлические трубки: под натяжением тюлевые стены встают как каменные.

На сцене во время действия в «Даме с камелиями» работают четыре хрустальные «дворцовые» люстры. Купить антикварные невозможно. Не позволяют балетные требования техники безопасности. Один упавший хрусталик может дорого обойтись танцовщикам. Поэтому люстры собрали в мастерских по театральным правилам. Металлический каркас сварили в слесарном цеху, а «хрусталики» отлили из акрила. Форму использовали свою, родную, срисовав хрусталики исторических светильников Большого. Акрил отполировали, и он заблестел как миленький! А самые маленькие хрусталики, те, которые крепятся на верхней части люстрового каскада, Оля Тадорашко придумала взять из новогодних елочных гирлянд, которые продаются в каждом магазине в канун Нового года.